— Но боги для чего-то сделали нас разными, — задумчиво ответила Сапфо. — Значит, так и надо. Мы должны слушаться воли богов.
— Я понимаю, ты всегда нарочно так рассудительно отвечаешь, — прошептала Сандра. — Но мне все равно, что ты говоришь, потому что я одна знаю, что ты на самом деле чувствуешь, Псаффа. О, так, как умеешь чувствовать ты, больше не дано никому из смертных! И даже мне, даже мне самой…
За окном громко стрекотали цикады, и этот звук то и дело врывался в тихий разговор двух женщин.
Да, все же эти летние певцы не зря считались существами, которые находятся под покровительством Аполлона и муз.
Лично Сапфо была убеждена, что цикады не просто стрекочут, но тоже постоянно сочиняют и произносят стихи, правда, на своем, непонятном для людей языке.
Причем эти цикады — настоящие, истинные поэты, их совершенно не заботят ни количество слушателей, ни слава, ни почести.
Они поют просто потому, что не могут не петь.
Но, может быть, это вовсе не песня, а вопль отчаяния по уходящему времени?
Существует легенда, что однажды Эос — богиня розовой зари, которую зовут еще «розоперстой», влюбилась в красивого мужчину по имени Тифон. Она его похитила, сделала своим супругом и даже выпросила для своего любимого у Зевса бессмертие. Но забыла о малом — попросить для Тифона вечной юности. Эос и глазом моргнуть не успела, как Тифон сделался дряхлым, сморщившимся стариком, обреченным к тому же на вечную безотрадную старость. Поэтому Эос не могла придумать ничего лучшего, чем превратить Тифона в цикаду и выпустить его на одну из лужаек, где он в молодости предавался с богиней веселой, любовной возне.
Сапфо задумалась: сколько же тысяч поколений беспечно стрекочущих цикад, должно быть, сменилось с тех пор?
Странно представить, что среди них есть одно вечное, бессмертное существо, которое властно задает всем вновь нарождающимся песням одну и ту же надрывную тему: о медовых радостях любви и краткосрочности человеческой жизни, о неумолимости времени, с которым порой бессильны справиться даже всемогущие боги…
Кстати, однажды Сандра сказала странную фразу — она и теперь никак не выходила у Сапфо из головы, — подруга вдруг принялась уверять, что имя поэтессы с Лесбоса останется в памяти людей и через сто, и через тысячу, и даже через многие тысячи лет…
Конечно, она нарочно так говорила, чтобы лишний раз польстить и доказать свою огромную любовь к Сапфо — любовь, которую порой не так-то легко было выносить и не каждый бы, признаться, добровольно взялся нести на своем сердце такой груз.
Что же касается посмертной славы, то Сапфо больше разделяла горькое, простодушное признание поэта Архилоха, правдиво сказавшего в одной своей песне, что «благодарность мы, живые, питаем лишь к живым»