Так или иначе, дон Эрнан узнал об Ицамне и сказал о ней Диего. Они начали разыскивать ее, и Диего нашел ее первым. Тот день положил конец их дружбе и стал для меня самым печальным днем.
Шейла взглянула на свой пустой бокал и позвонила в колокольчик, чтобы вызвать горничную. Но вместо горничной появилась Монсеррат.
— По-моему, Шейла, тебе хватит, — сказала она.
Шейла выглядела расстроенной. Монсеррат кивнула мне и вышла из комнаты.
— Мне, наверно, пора, — сказала я, констатируя очевидное. — Спасибо за гостеприимство.
— Не думаю, что вы придете к нам снова, — сказала она с некоторой грустью.
— Ну что вы, — сказала я, на мгновение забыв, что нахожусь под домашним арестом.
— Где вас найти?
— «Каса де лас Буганвильяс».
— Где жил дон Эрнан. Мне рассказывали, что это чудесное место.
Мы пожали друг другу руки, и я направилась обратно в гостиницу. Я понимала, почему Шейла впустила совершенно незнакомого человека в дом в такой поздний час. Этой женщине было очень грустно и одиноко.
Но в нашем разговоре было нечто, что не давало мне покоя, пока я ехала обратно в отель. На полпути я вдруг осознала, что Шейла все время говорила о доне Эрнане в прошедшем времени.
А еще я вспомнила, где видела Монсеррат: по телевизору, в толпе на похоронах Луиса Валлеспино.
Я припарковала «мерседес» на боковой улице, и, прошмыгнув по тротуару, влезла на стену, оттуда — на дерево и через окно — на стул в ванной.
Тут я и заметила свет из-под двери ванной комнаты в моем номере. С мрачным предчувствием я открыла дверь.
На моей кровати сидела Иза с красными от слез глазами.
— Дон Эрнан мертв, — произнесла она.
Дона Эрнана нашли уборщицы на полу его кабинета в музее. Он лежал, согнув колени, туловище и голова в смертельном оцепенении были обращены к двери. Его поза напоминала карикатурное изображение Чак-Муна, охраняющего храм Воинов в Чичен-Ице.
Он был заколот прямо в сердце. В его кабинете было очень мало крови. Орудие убийства найдено не было.
Сантьяго Ортису Мендесу, как одному из старых друзей дона Эрнана, досталась незавидная роль: утром следующего дня он должен был отправиться на идентификацию тела. Мы с Изой сопровождали его. Мне разрешили присутствовать, на этом настаивал сам майор Мартинес. Франческа осталась в гостинице, чтобы сообщить печальные вести постояльцам.
Это был маник, день оленя, день охоты и день, если вольно использовать аналогию, когда мне стало совершенно ясно, что устроенная доном Эрнаном охота за тем, что написал этот неуловимый кролик, была не причудой пожилого человека, а игрой в мяч на поле Чичен-Ицы, состязанием не на жизнь, а на смерть, в котором проигравший расплачивается жизнью.