— Разве это может не понравиться? Матисс, не так ли? — спросила я, указывая на картину напротив меня.
— Да, — ответил он. — Одна из моих любимых. Вы позволите немного рассказать вам о ней?
Я кивнула, он присел со своей сигарой и выпивкой на небольшой приставной столик и принялся описывать детали картины.
Без сомнений, он был большим знатоком. Но страсть, с которой этот человек рассказывал о живописи, казалась несколько странной. Когда он говорил, его голос переходил на шепот. Похоже, он даже забыл о моем существовании.
Я не сомневалась, что для него линии картины были подобны контурам тела любовницы, цвета отражали цвет глаз, губ и волос, художник являлся для него богоподобным существом, вдохнувшим в нее жизнь. Когда он говорил, то, словно лаская, водил рукой по поверхности картины. Описывая картину, он в каком-то смысле занимался с ней любовью.
Когда он закончил, то поднялся, помолчал мгновение, а затем повернулся ко мне со смущенной улыбкой.
— Как видите, я — раб искусства.
Он рассмеялся.
Я улыбнулась в ответ.
— Вы еще и страстный коллекционер доколумбовых предметов искусства, насколько я понимаю, — сказала я.
Он кивнул.
— Мне нравится так думать. Однако кое-что из коллекции было украдено.
Никто не посмел во время ужина упомянуть о краже статуэтки Ицамны, но здесь он заговорил об этом открыто.
— Такое несчастье. Я сам был там той ночью, в «Эк Балам».
— Правда? А что вы думаете о «Детях Говорящего Креста»? Я теряюсь в догадках о том, что касается мотива. Насколько я понимаю, прежде никто и никогда не слышал об этой группировке, к тому же с тех пор они ничего больше не совершили, по крайней мере из того, о чем бы они заявили публично.
— Вы читаете мои мысли. Именно поэтому я воспринял эту кражу так близко к сердцу.
— И по этой же причине вы высказали в полиции предположение, что доктор Кастильо может быть к этому причастен.
Мое замечание его скорее удивило, чем вызвало раздражение.
— Вообще-то полиции о нашей ссоре рассказала моя дочь, Монсеррат. Я просто подтвердил ее слова. Если честно, то, не упомяни она об этом, я бы даже не связал два этих события. У нас с доктором Кастильо были разногласия по поводу этих произведений искусств. Но я не питаю иллюзий. Я знаю, люди считают, что в этих спорах прав он, а не я. Моя вина в том, что я хотел владеть этими вещами.
Знаете, несмотря на тот факт, что я нахожусь в составе директоров музея, у меня часто возникали проблемы с некоторыми из основных принципов правления. Почти восемьдесят процентов собрания музея томится в запасниках. А моя коллекция выставлена для всеобщего обозрения. Вы можете возразить, что только избранным позволено видеть эти произведения искусств в моем доме или моем отеле, но это больше чем пара хранителей музея!