В те далекие осенние вечера все наши разговоры неизменно возвращались к тому, что случилось в горах. Теперь я расспрашивал Виктора обо всем более подробно. Он отрицал, что в характере Анны были странности. Их брак был совершенно нормальным и счастливым. Он, правда, согласился со мной, что ее нелюбовь к вещам, ее аскетический образ жизни могли показаться несколько необычными, но сам он не находил в этом ничего особенного — это была просто Анна. Я рассказал ему о той ночи, когда я увидел ее в саду, как она босая стояла на покрытом инеем газоне. Он не удивился и ответил, что это вполне могло быть в ее привычках. Но она обладала редкой душевной тонкостью и поразительной, присущей только ей одной деликатностью. И он не мог этого не ценить. Он никогда не позволил бы себе вторгнуться в ее мир.
Я спросил его, что он знает о ее жизни до их женитьбы. Он сказал, что и знать тут почти что нечего. Родители умерли, когда она была совсем девочкой, и вырастила ее тетка в Уэльсе. Никаких тайн в семейных анналах, никаких скелетов в шкафу. И воспитание было самым обыкновенным во всех отношениях.
— Бесполезно пытаться объяснить Анну, — сказал он. — Она такая, какая есть, единственная в своем роде. Это явление почти так же трудно объяснимо, как, например, неожиданное рождение у самых заурядных родителей выдающегося музыканта, поэта или святого. Это не поддается логике. Они появляются на свет, и все. Я благодарен Богу за то, что мне выпало счастье и я нашел Анну, а теперь, когда я ее потерял, я должен сам справляться с адом в моей душе. Придется продолжать жить, как она того хотела. Но раз в году я буду возвращаться к подножию Монте Верита.
Меня удивило его смирение перед полным крушением всей его жизни. Случись трагедия со мной, я не мог бы справиться с отчаянием. Мне казалось чудовищным, что какая-то никому не ведомая секта на склоне горы могла за несколько дней возыметь такую власть над женщиной, женщиной интеллигентной, яркой личностью. Я понимаю, можно было задурить головы темным деревенским девушкам, а их родители, ослепленные суевериями, боялись что-либо предпринять. Я сказал об этом Виктору. Я сказал, что, быть может, следует по каналам нашего посольства найти ход к правительству этой страны, добиться широкого расследования на национальном уровне, привлечь прессу и привести всю эту махину в движение. Мы живем в двадцатом столетии, а не в Средневековье. Нельзя, чтобы существовало место, подобное Монте Верита. Я бы поднял на ноги всю страну, предав гласности эту историю, сделал бы ее событием международным.