Он поглядел на меня отсутствующим взглядом.
— Да, мы избавились от лишнего хлама, — сказал он. — Это была идея Анны. У нас нет культа собственности. Никакой распродажи мы не устраивали. Просто все раздали.
Мне отвели ту же просторную комнату, где я жил раньше, но в ней ничего не изменилось и осталось в том же виде, как было прежде. Даже привычный комфорт: горячая вода, ящичек с сигаретами, утром на тумбочке у постели чай с печеньем — во всем я чувствовал руку заботливой хозяйки дома.
Однажды, когда я шел по длинному коридору к лестничной площадке на верхнем этаже, я заметил, что дверь в комнату Анны, всегда закрытая, была приотворена. Я знал, что прежде в этой комнате находилась спальня матери Виктора. Там стояла великолепная старинная кровать под пологом на четырех колоннах и еще какая-то тяжелая добротная мебель, все это в стиле общего убранства дома. Простое любопытство заставило меня, оглянувшись через плечо, бросить взгляд внутрь спальни. Мебели там не было. Не было ни занавесей на окнах, ни ковра на полу. На голых досках стояли стол, стул и длинный матрац на ножках, застеленный ничем не прикрытым сверху одеялом. Окна были распахнуты в надвигающиеся сумерки. Я отвернулся. Спускаясь по лестнице, я столкнулся с Виктором, который шел наверх. Он, несомненно, заметил, как я остановился возле двери и заглянул в комнату, и мне не захотелось лукавить и что-то скрывать.
— Прости мое вторжение, — сказал я. — Но я случайно увидел, что комната сейчас совсем не похожа на ту, что была, когда здесь жила твоя матушка.
— Да. Анна ненавидит финтифлюшки, — сказал он резко и добавил: — Ты готов идти обедать? Анна послала меня за тобой.
Мы вместе спустились вниз и больше не возвращались к этому разговору. Однако я почему-то не мог забыть пустую, без мебели, спальню Анны и все сравнивал ее со своей, уютной, с мягким светом и множеством дорогих мелочей, и, как это ни странно, ощущал свою ущербность, дающую право Анне считать, что я не могу обойтись без удобств и изящных красивых вещей, без чего она по какой-то причине обходилась с легкостью.
В тот день вечером я внимательно наблюдал за ней, пока мы сидели возле камина. Виктора вызвали по каким-то делам, и мы с Анной на короткое время остались вдвоем. Как всегда в ее присутствии, на меня вместе с тишиной снизошел умиротворяющий покой, я был окутан им с головы до ног, как бы взят им в плен. Я никогда ничего подобного не испытывал в моей однообразной, скучной жизни. Эта удивительная тихость исходила от Анны, но она была порождена каким-то совсем иным, нездешним миром. Мне хотелось сказать об этом Анне, но я не находил подходящих слов. Наконец я решился.