Представив морду майора, который наверняка счел за благо шума не поднимать, а, может, даже и родил очередной необязательный к исполнению приказ, Максимов счастливо улыбнулся.
— Че щеришься? — Дядька воткнул в колоду топор и выпрямился, разминая затекшую спину.
— Да так. Люблю, когда дождик.
— Нашел что любить! А ну, подвинь задницу.
Он подтолкнул Максимова с подножки, полез в кабину и завозился там, предоставив всему двору любоваться своими стоптанными “партизанскими” сапогами и лоснящимися на заду галифе; достал неимоверной грязноты полотенце и, вытирая на ходу раскрасневшееся лицо, пошел к кухне.
Максимов стрельнул глазами в кабину. Под ватником лежала, ошибиться было невозможно, сумка с магазинами. Автомат был пристроен между сиденьями.
«Автомат резервисту не положен. Возит так, на всякий случай. Добыл где-то. Не мудренно, сидел бы я на тушенке, давно бы обзавелся танком. За тушенку можно купить все. Придется восстановить справедливость».
Максимов, сохраняя на лице невинно-счастливое выражение, положил ложку в миску и сунул руку под телогрейку. Пристроил подсумок под курткой.
Он быстро доел кашу и понес миску к кухне.
— Че? — Мужик, не стесняясь мокнувшей очереди, уписывал тушенку прямо из банки.
— Может добавки, а?
Услышав в ответ родное — “морда треснет”, Максимов пристроил миску на подножку полевой кухни.
— На нет — и суда нет! Пока, мужик!
* * *
По Ленинградке, несмотря на ранний час, сновал народ. Максимов отметил, что заметно прибавилось молодежи — кончался сезон летней продразверстки.
Правда, специальным указом лето затянули до середины октября. Но календарные выкрутасы режима уже мало кого трогали. Власть крутилась как могла, а люди, как во все времена, пытались жить своей жизнью.
С возрастающим волнением он приближался к эстакаде на пересечении Ленинградки с Беговой. Максимов почувствовал, как внутри проснулась и стала легко трясти все тело нервная дрожь. Идти дальше было опасно.
Под курткой еще грелся подсумок с четырьмя магазинами. У резервиста-бедолаги наверняка что-то с головой, намылил где-то полный боекомплект, будто действительно собрался воевать. Магазины были настоящим богатством, но и неприятностей, если что, не оберешься. Но и без этого впереди ничего хорошего не ждало.
По внешнему периметру Второго кольца шла граница Особой зоны. Или “Района непосредственного президентского управления”, как велеречиво называла это ублюдство официальная пропаганда. В народе говорили проще — “домен”. Иногда “дом”, отсюда всех счастливчиков, все еще живущих в Центре — “домушниками”.