Потемнело. Впереди самолета еле-еле проглядывается земля. Передние стекла фонаря кабины покрылись, как при полете в облаках, каплями воды. Я готов в любую минуту рвануть штурвал на себя и быстро взмыть вверх.
— Володя, что там мой земляк делает? — обеспокоенно спрашивает Костюченко.
— Туман тебе показывает!
— Да ну вас, ребята, к лешему! Верю же я вам. Скажи ему — пусть не балуется.
— Ладно, поднимаюсь, — говорю я и иду горкой к ослепительно сияющему солнцу.
Костюченко «пешка» понравилась. Теперь, прежде чем наносить теплый и холодный фронты, он нет-нет да и скажет: «Пойду-ка я на аэродром…»
За хорошее обеспечение боевой работы полков дивизии Костюченко был награжден орденами Красной Звезды и Отечественной войны II степени.
…А вот в двадцатилетие Победы сидим мы рядом: Моисеев, Пеший, Костюченко и я.
Вспомнили всех живых и погибших, это грозное время. Вдруг Пеший усмехнулся и спросил Костюченко:
— Леша, ты не забыл еще, как в Инстенбурге кросс по бегу Чучеву сдавал?
Если бы рядом с ним сидели не мы, то заместитель начальника метеослужбы авиации дальнего действия гвардии полковник Костюченко наверняка бы спросил: — А вы почему это со мной так фамильярно?
Но нам-то можно. Мы старые друзья…
* * *
Сегодня я лечу у Палия правым ведомым на бомбометание по аэродрому Грос-Диршкайм. Первым выруливает на старт Палий, вторым — я. За нами идут двадцать пять «пешек».
Стоит на старте и «молотит» пятьюдесятью четырьмя винтами 135-й полк. Здесь нас восемьдесят один человек. Впереди всех на взлетной — Мазуров. В одной руке у него белый, в другой красный флажки.
Не терпится, хочется скорее взлететь.
Мазуров смотрит на часы, улыбается, показывает вначале два пальца, затем палец и половину его — две минуты, минута и полминуты до взлета, — а потом разрешает командиру старт.
Палий дает газ и ведет машину на взлет. Взлетаем но одному. Я задался целью пристроиться к Палию до первого разворота. Надо мне это потому, что подстраивание к ведущему до первого разворота считается у летчиков шиком. Держу машину на тормозах. Даю моторам средний газ и наступаю на Мазурова, который вначале погрозил мне красным флажком, а затем раньше обычного дал белым разрешение на взлет.
Я всегда жалею моторы. Никогда без особой надобности не даю им повышенный режим. Но сегодня, под конец войны, я сдаю Палию экзамены на боевую зрелость. Я даю полный газ и не снижу его до тех пор, пока не пристроюсь к ведущему. Сегодня и я посмотрю, как Палий ведет полк. Мы, рядовые летчики, разбираемся в этом деле. Плохой опыт ведущего обычно испытываем на себе. Если Палий плохо поведет полк, он будет гнать вперед свою машину, рано и резко начнет выполнять первый разворот. А если он в этом деле мастак, то будет делать все в меру, памятуя о том, что за ним летят и стараются пристроиться двадцать шесть экипажей.