— Глава, должно быть, — соглашался Иван, а сам думал, что приказать-то можно, только Мария все равно найдет, что ответить, и опять будет ее верх, а потом и не хотелось это ей приказывать.
— Ведь если все наши бабы станут провожать нас на войну, — терпеливо начал повторять Сажин.
— Все не станут, — резонно ответил Иван.
Разговор сам собой разваливался, потому что Сажин тоже хорошо знал: не станут все наши бабы провожать своих мужиков на войну. Не станут. Для этого какая-то особая кость нужна и обычай.
На следующий день Даниил спросил Ивана вроде совсем безразлично:
— Ну как там? — и кивнул далеко в сторону.
— Да, кажись, ничего.
— Ты хоть с ней договорился?
— К вечеру просила на речку. Где мостки.
— Иди, — почти приказал ему Даниил. — Только к ужину не опаздывай.
Командир отделения приказать приказал, а через некоторое время не утерпел и сам туда пошел.
У самых мостков сидела она и что-то шила. Сидела без пиджака, без платка, в той самой белой кофточке, что выбивалась у нее еще тогда из-под одежек. Иван в нательной рубахе удобно облокотился на ее заплечный мешок, пилотка съехала на глаза, и смотрел он куда-то далеко за реку, в степь.
Там, где был выход к реке, несколько лагерных старожилов, возрастом сильно постарше, затеяли на бережку солдатскую постирушку. Даниил устроился на траве поблизости от них.
Мария только раз глянула мельком в их сторону и продолжала шить.
— Ты, Ванюха, теперь сам себя соблюдай.
— Оно конешно. Есть такое требование воинское — подворотничок, например, должон высовываться на полтора-два миллиметра. Это по уставу. А я пришиваю его, как хомут правлю — вся нитка на энтот бок проскакивает.
Оба рассмеялись.
— А ты за краешек цепляй, за краешек, а пальцем выводи кромочку.
— Рубить или что ладить, так я против них, москвичей, — будь здоров! Топором доску тесал, они кругом стоят, глаза навыкате. Все «ох» да «ах»…
— Чегой-то ты расхвастался?
— К слову… Безработно больно уж мы здесь живем.
— Это, Ванюша, они отгул вам дают перед сражением. Женщины-беженки сказывают: лют и силен немец. Пред да прет и не притомится.
— Может, еще и притомится, — неожиданно зло сказал Иван.
— Ну, как же?! Как только ты на том фронте появисси, так он, зараза кислая, назад и покатится. Вон твой грозный командир сидит у мостков, прутиком помахивает — план изничтожения фашиста обмозговывает.
— Я, Марья, и без плана такую надежду имею. Еще чего хочу тебе сказать: Маруся, ты там с маманей полегче.
— Да я разве ее тереблю?
— Не-е, не то. Она старого закалу. Ей главное, чтобы люди чего не сказали да в пример всей деревне ставили.