Бабуля кивнула. И я пошел.
По дороге решил познакомиться и поговорить с командиром пехотного полувзвода. Он появился: худющий, весь сморщенный, перекошенный и какой-то сам не свой. Сказал, что не знает, зачем его сюда прислали, потому что «этот полувзвод совсем не сила», что «в той атаке в овраге они не участвовали», а сам ждет, что ему вот-вот прикатят пулемет с лентами — «максим». «А то без пулемета мы здесь как попугаи в тире, кто захочет, тот нас и перекувырнет». Каким-то малость контуженым он мне показался, или, может, с тяжелого похмелья? Не поймешь. Звание у него было самое подходящее — младший лейтенант, но я с трудом разглядел это, потому что на одном погоне звездочка отсутствовала вовсе, а второй был прикрыт солдатской шинелью. Его почти прозрачные глаза смотрели в пространство, ни на чем не фокусируясь, и казалось, что их обладатель не представляет ни малейшей опасности ни для своих, ни для противника (но вскоре обнаружилось, что в обоих своих предположениях я ошибся).
Я пошел на тот конец села лазить по камышам — искать запасной ход к врагу.
Людей мне прислали. И кое-какой жратвы — хлеб и полкотелка холодной каши (оказалась с мясом!). Всё мне— они накормлены. В записке из штаба Курнешов черкнул: «Экстра — один ст. серж. — все остальные в разгоне. Посылаю первый сорт!» Это его шуточки!.. Но вместо четырех-пяти человек прислал троих. Гвардии старший сержант Корсаков— лет ему чуть больше тридцати, человек спокойный, даже успел отрастить усы бывалого воина. Вторым был Иванов — не Владимир (радист-разведчик — этот как раз был «экстра!»), и не тот невезучий недотепа из танковой роты, тоже Иванов, и не гвардии сержант Иванов Алексей, командир отделения, и не Осип Кондратьевич Иванов — водитель бронемашины двадцать первого года рождения, а тот Иванов из мотоциклетной роты, что в самодеятельности один раз отплясал, да так неожиданно для всех (и, казалось, для самого себя), да так лихо и отчаянно, что его сразу выделили среди других, но пока не как разведчика, и прозвали «танцор».
Ну, еще с ними пришел ефрейтор Повель (этого как раз знал как облупленного — он был из моего взвода), человек на войне ничем не примечательный — двадцать три уже стукнуло, так что не молодой, а в общем-то, боец исполнительный и, скажем так, безотказный. «Больше некого, — писал Курнешов. — Управишься».
Я еще не знал, как буду управляться, но к моменту их прибытия знал точно, что переходить надо здесь, у дамбы. Другого, более удобного места я так и не нашел. Вернее, кое-что нашел, но там пришлось бы залезать в воду. А в воде сподручнее воевать только лешему.