Цена свободы (Нечаев) - страница 3

— Так, — нарушил молчание Вайнштейн, — вот он и пришел, Песец всему, полный и окончательный.

— Да. Кальдера рванула, — большинство мест, откуда может прийти песец, мы мониторили регулярно, и Желтые Камни, естественно, были у нас в первой десятке. А как же — спящий уже миллион лет супервулкан это вам не жук на палочке. И вот он рванул, похлеще, чем сотня ядерных бомб.

Я отвернулся, и начал думать, мозг заработал быстро и четко. Эта новообретенная способность отключать эмоции мне еще не раз пригодится потом. Много лет спустя, прокручивая в памяти события того года, я понял, что именно в тот момент я начал меняться. Песец стал своего рода толчком, катализатором происходящих со мной изменений: «Скорость распространения продольных сейсмических волн… так Расстояние оттуда досюда… так. Одно делим на другое… так…»

— У нас есть где-то двадцать минут. Бери пацаненка, бери кота, иди к машине, заводи двигатель. Я заберу Сарит и второго ребенка. Парочка снизу — твои соседи, на работе, к ним не ходи, — я отдал распоряжения, повернулся, и вышел, ни на секунду не сомневаясь, что тот сделает все как надо. Это было чем-то новым — умение командовать. Рывком распахнув дверь, я ворвался к Сарит в квартиру, и прямо с порога заорал:

— Бери ребенка и быстро в машину! Бегом, сейчас будет землетрясение!

— Что? — Сарит ничего не понимала, и явно была не в состоянии что-либо понять. Я подскочил к ней, взял за руку, и потащил к двери, она от удивления даже не сопротивлялась. Другой рукой я попутно снял ее малого с детского стула, распахнул дверь ногой и вылетел из квартиры. Как мы только не расшиблись, ссыпаясь по лестнице, я не знаю. Машина уже стояла у подъезда, двигатель работал. Я затолкнул Сарит с ребенком на заднее сиденье, где уже сидел, тараща испуганные глазенки, Голан, сам плюхнулся на водительское сиденье. Вайнштейн сидел рядом, с его колен испугано таращился кот, я заметил у него под ногами наш «тревожный рюкзак». Молодец, Вайнштейн, не забыл. Машина сорвалась с места и понеслась вверх по улице, наплевав на правила движения, я развернулся через сплошную, и нажал на газ. Ни до, ни после этого я так не ездил, мы проехали весь город насквозь за какие-то пятнадцать минут, все время вверх, в гору. Выехав на смотровую площадку за Университетом, я затормозил. Вайнштейн вылез за мной из машины, притихшая Сарит и дети остались на заднем сиденье, я прихватил из бардачка бинокль. Отсюда, с горы, было видно порт и промзону, Городки — полосу протянувшиеся вдоль залива северных городов-спутников, виднелся и Орел — давно сросшийся с Городом пригород. Ударило, когда уже давно прошли и двадцать минут, и полчаса. Что-то я с расчетами напутал, и Вайнштейн уже тревожно на меня посматривал, его параноидальные фантазии были написаны у него на роже крупными буквами: мол, неужели опять — мимо? И тут ударило в первый раз. Толчок бросил нас на землю, только я приподнялся на руках, как земля опять качнулась, на этот раз сильнее, появилось чувство легкой тошноты. Когда толчки закончились, я с трудом поднялся на ноги и посмотрел вниз. Находящийся под нами пригород сползал по склону, многоэтажные дома, чертов кривострой, складывались как карточные домики, и превращались в мешанину бетонных обломков, которая лавиной ползла вниз, снося устоявшие дома. В бинокль я разглядел вцепившуюся в перила крошечную фигурку на балконе верхнего этажа схлопывающейся многоэтажки. «А вот нехрен было строить на сорокаградусном склоне район, да еще из этих дурацких башен», мелькнула у меня злая мысль. С морем тоже творилось что-то неладное, даже с такого расстояния было видно, как вода стремительно отступала, обнажая дно.