— И не пустил? — спросил Верещагин.
— Не пустил, — жёстко ответил Ларионов. — Кто предал раз — предаст и два. Детей собрали и увезли. А эти пусть подыхают в Америке. Тем более, что американцам они тоже не нужны. Мне майор-штатовец с КПП сказал, что даже обратно в Уэллс, в город их не выпустит, пусть в пропускнике хоть дохнут, хоть вешаются. Мол, Америке нужны матери и солдаты, а не шлюхи обоего пола. А какие знаменитые рожи я там видел! — Ларионов подмигнул. — Сатирики-юмористы, певички-актриски, исследователи-последователи… Аж душа запела!
— Смотри, мы почти до Чернавского моста дошли, — кивнул Верещагин. — А это там что? Памятник?
— Памятник, — тихо ответил Ларионов. — Пошли. Посмотришь.
* * *
— Здравствуй, Димка, — тихо сказал Верещагин. Так тихо, что не услышали, кажется, даже стоявшие по обе стороны от небольшой кирпичной пирамидки пионеры почётного караула. А ветер с водохранилища, рвавший, словно языки пламени — казалось, что горит всё вокруг — тысячи пионерских галстуков на металлических распорках, похожих на дуги колючей проволоки — и вовсе сделал слова неслышными.
На фоне изогнувшегося гигантским полукольцом Мемориала, его полированного чёрного камня, белокаменных фигур в вечном карауле памятник Димке Медведеву казался особенно крохотным. Но… но странно. Пирамидка не терялась, не казалась жалкой. Возникало странное ощущение. Как будто гигантские сильные руки — Мемориал — с обеих сторон обнимают младшего товарища, стремясь защитить того, кто вышел вперёд, кто уже шагнул навстречу врагу…
— Здравствуй, Димка, — повторил Верещагин.
— Вот так, — сказал, подходя следом Ларионов.
— Иногда я думаю… — спокойным, но странным голосом сказал Верещагин. — Иногда я думаю — если бы не он — мы бы не победили. Я знаю, что это смешно, но я так думаю иногда. Что с него всё и началось.
— Кто знает? — задумчиво ответил Ларионов.
— У меня был друг, — сказал Верещагин. — Офицер моей дружины, Игорь Басаргин… Вот мы с ним как-то — за неделю, что ли, до того, как я с Димкой познакомился — сидели и говорили. Я его спросил — не пробовал ли он молиться. А он помолчал и вдруг говорит зло: «Бог не поможет сволочам, которые продали свою страну!» Как ударил, я даже отшатнулся… А теперь думаю ещё… — Верещагин усмехнулся. — Может быть, бог всё-таки есть. И он нас всех пожалел ради одного мальчишки, у которого было большое и чистое сердце. Понимаешь, не ради наших танков и наших автоматов, не ради лозунгов и дружин РНВ. Просто ради мальчишки, который оставался мужественным до конца.
— Кто знает? — серьёзно повторил Ларионов. — Знаешь, сколько было споров? Строить или нет… Людям жить негде… А Ромашов тогда сказал: «Без жилья люди выживут. А без памяти они так — стадо…»