Верещагин сказал:
— А что ни говори, а воевали мы его оружием. По крайней мере — вначале. Жаль, что не его избрали Вождём.
— Говорят, он сам отказался, — ответил Ларионов. — Смотри, Боже Васоевич. Сам приехал.
Юный глава югославской Скупщины, смущённо улыбаясь, поднятой рукой пытался успокоить людское ликование.
— Я буду говорить по-русски, — сказал он. — В конце концов, это заслуга русских — что есть моя страна, что у меня, в конце концов, целы ноги. Здравствуйте, братья…
* * *
Где-то уже шумела стройка.
По предрассветной почти пустой улице ветер гнал клочок бумаги.
От водохранилища тянуло речной водой.
Сидя на скамейке, Верещагин слушал Пашку Бессонова.
— Ты знаешь — мне приснился странный сон.
Смешной и страшный, путаный и длинный…
Как будто я был вылеплен из глины
И с жизнью человечьей разлучён…
Как будто я нездешний, неземной,
И будто крови нет во мне ни грамма,
И будто кто-то гонится за мной,
И будто нет тебя на свете, мама…
Как будто бы чужую чью-то роль,
Заставили играть в чужой квартире,
А из всего, что было в этом мире,
Остались одиночество и боль…
И я не знал, где мне тебя искать…
Но я искал, слезу сглотнув упрямо…
Не страшно даже камню кровь отдать,
Чтоб только ты ко мне вернулась, мама…
И не пойму — во сне иль наяву
Мне на плечи твоя рука ложится.
Взаправдашние утренние птицы
Вдруг радостно рванулись в синеву…
[8] — певец прихлопнул струны исцарапанной ладонью, покрытой ещё не сошедшим с лета загаром и тихо сказал, ни на кого не глядя:
— Не бойся. Это сон. Это неправда…
— Пашка, — спросил Верещагин, — скажи мне ты. Всё то, что мы потеряли. Все те, кто погиб. Это было не зря?
— Димка верил, что не зря, — Пашка встал. — А значит — не зря, Олег Николаевич… Ну, я пойду. Хоть пару часов посплю. Вы заходите в отряд, он там же, только не в подвале, конечно.
— Зайду, — сказал Верещагин и, откинувшись на спинку скамьи, закрыл глаза.
* * *
А теперь я хочу обратиться к своим читателям. Я получил немало откликов (фу, какой казённый стиль…), где мне предлагалось превратить этот цикл рассказов в роман. Делать этого я не хочу. Не потому, что не могу, а потому, что — не хочу, и всё. Но я отдаю эту тему и её героев всем, кому пришлись по душе мои рассказы. Почти три года войны, в течении которой я описал лишь два десятка дней из первых восьми месяцев — это благодатный и обширный материал. Условие лишь одно: происходящее должно соответствовать концовке — вот этому рассказу. А так — если у кого-то вдруг появится желание — я ничего не буду иметь против. Если же ни у кого такого желания не появится — я тоже не обижусь. Мне вполне достаточно того, что эти рассказы читали…