— Была, — кивнул Верещагин. — Но я её не помню, Дим. Мы все давно забыли свои клятвы… Я не знаю слов…
— Пусть… — шепнул Димка. Глаза его стали упрямыми. — Тогда вы… вы просто придумайте, что мне сказать. Чтобы была клятва. Вы ведь можете. Вы до войны книги писали. Я узнал…
— Хорошо, — и надсотник вдруг вырос и построжал. — Я придумаю клятву. Повторяй за мной. Я, Дмитрий Медведев…
— Я, Дмитрий Медведев… — отозвался мальчишка, вытянувшись с прижатыми к бёдрам кулаками.
— …вступая в ряды пионерской организации России…
— …вступая в ряды пионерской организации России…
— …и осознавая взятый на себя долг…
— …и осознавая взятый на себя долг…
— …торжественно клянусь…
— …торжественно клянусь… — мальчишка коротко выдохнул.
— …быть верным Родине, мужественным и честным… — звучал мужской голос.
— …быть верным Родине, мужественным и честным… — повторял голос мальчишки.
— …защищать то, что нуждается в защите, в дни войны и дни мира…
— …защищать то, что нуждается в защите, в дни войны и дни мира…
— …ни словом, ни делом, ни мыслью не изменять Родине…
— …ни словом, ни делом, ни мыслью не изменять Родине…
— …а если понадобится — отдать за неё свою жизнь.
— …а если понадобится… — мальчишка на миг запнулся, но договорил твёрдо: — …отдать за неё свою жизнь.
— Пусть будут свидетелями моей клятвы живые и погибшие защитники России и моя совесть.
— Пусть будут свидетелями моей клятвы живые и погибшие защитники России и моя совесть.
Надсотник повязал галстук на шею Димки. Побитые, перепачканные гарью пальцы мужчины сделали «пионерский» узел автоматически, заученно, и он невольно улыбнулся.
— Почему вы улыбаетесь? — строго спросил, поднимая голову, Димка.
— Узел, — сказал Верещагин. — Я научу тебя, как его правильно завязывать.
* * *
Он успел уснуть снова, но сон опять нарушили. Зевающий Земцов привёл какую-то немолодую женщину, явно не знавшую, как себя вести, и старика — вполне бодрого, подтянутого.
— К тебе, — сообщил Сергей, уходя досыпать.
— Садитесь, — предложил Верещагин. — Хотите чаю?
— Спасибо, — поблагодарил старик, подождал, пока сядет его спутница, но дальше говорила именно она:
— Видите ли… я была директором этой школы. Станислав Степанович, — старик кивнул, — ветеран войны, он работал консьержем в одном из домов… — женщина откашлялась. — Вам не кажется, что это неправильно, происходящее сейчас? — увидев, что Верещагин иронично улыбнулся, женщина поправилась: — Я конкретно о ситуации с гражданским населением. Дети не учатся…
— Это даже не главное, — перебил её, извинившись взглядом, Станислав Степанович. — Я вот присмотрелся… вы воюете очень храбро, что говорить. Я не ожидал, что мы ещё можем так воевать… — в голосе старика прозвучала гордость, он кашлянул и продолжал: — Но вы воюете как бы сами по себе, понимаете? А ведь люди готовы помогать. Я со многими говорил, не только с пожилыми… И у многих есть навыки — например, можно делать мины, чинить форму, да мало ли что? Есть врачи, есть медсёстры, повара… Кроме того, гражданских надо отселить поближе к морю, это нетрудно…