Димка молчал долго. Слышно было, как на кухне что-то постукивает и звякает. Потом, глядя на портрет, он тихо ответил:
— Приходите… ладно.
* * *
Командир 9-й интернациональной роты капитан Киров был смущён, как школьник, застуканный за списыванием. Он даже смотрел в пол, чтобы не встречаться взглядом с генералом Ромашовым. А тот, глядя на болгарина, продолжал говорить:
— Ну так у вас рота или гайдуцкая чета под романтическим названием типа «Црвена смрт»?
— Рота, — голосом примерного школьника, осознавшего ошибку, ответил капитан.
— Да что вы говорите?! — нехорошо восхитился генерал-майор. 2 сентября, — он пододвинул к себе листок. — Боец вашей роты Хадитуды Купи-оглы… что это?! — Ромашов побагровел и грохнул ладонью по столу так, что запищал будильник на электронных часах, и генерал отключил его. — Это что?!
— Богом клянусь, его зовут Хадитуды Купи-оглы и он помак,[5] — горячо заверил Киров. Болгарский акцент делал его речь подкупающе-мягкой.
— Да? — недоверчиво проворчал генерал. — Ладно… ну так вот, этот Купи-оглы затеял с казаками религиозный диспут о пользе обрезания. У вас что, рота или медресе?
— Да у меня мусульман-то всего трое! — возмутился Киров. — И закончилось же всё благополучно, ведь так, товарищ генерал?
— Если исключить то, что он залез, спасаясь от оппонентов, на остатки билайновской вышки около Дома Культуры имени Девятого января и оттуда призывал правоверных — на той стороне — покинуть ряды сторонников джаханнама и переходить в ряды войска праведников, результатом чего был пятиминутный обстрел из миномётов, — заметил Ромашов.
— Он был пьян, — признался Киров.
— Мусульманин? — уточнил генерал. Болгарин развёл руками в беспалых перчатках:
— Ну… это же наш мусульманин.
— Ладно, — проворчал Ромашов. Хмыкнул: — Казаки-то не обратились?
— Они тверды в вере, — серьёзно ответил Киров. — Хотя, должен признаться, что в момент, когда Хадитуды закричал туркам на той стороне: «А кто не перейдёт, тому я сам сделаю второе обрезание, но уже под корень!», — кое-кто из казаков стал говорить, что ислам — штука неплохая…
— Ладно, хватит! — посуровел генерал вновь. — Далее… 3 сентября. Бойцы вашей роты Славомир Бунашич и Бадри Лакоба, сняв штаны, на спор четыре минуты торчали в таком виде задом к противнику под ураганным огнём…
— Дети, — покачал головой Киров. — Славомиру семнадцать, Бадри шестнадцать, в головах ветер. Поспорили… Как только я это увидел, я стащил их в укрытие. Кроме того, особой опасности не было, снайперов у турок нет…
— Но ведь этот Бадри ещё и намёки делал, — генерал заглянул в бумагу. — «Осман гомик, иди суда, кито дабэжыт дават буду за так, не высо дыварнага брадачый е…» — генерал поперхнулся.