Он спустился в землянку и спросил:
– Лошади у вас ради шкуры или как? Покойников возить, а не станкач. Кто ездовой?
– Ездовой-то я, – затянул старик Бобок и, прихрамывая, заспешил к выходу с таким видом, словно он сию минуту исправит и наладит все.
Когда Волжак вышел вместе с ездовым, Шаповалов рассмеялся:
– Татарская душа: раньше с лошадьми знакомится.
– Хороший командир был Пилатов, – пожалел Шаповалов. И Сергей Коренной подтвердил, как бы стараясь подчеркнуть, что не намерен менять мнение в угоду новому начальству.
Знакомиться со взводом новый командир не явился в тот день.
Приходил прощаться Пилатов. Его и в самом деле любят во взводе. Это трогает Пилатова. Но он рад, что стал командиром бригадных разведчиков. В глубине души рад и Толя. Вместе с Пилатовым уйдет сложное чувство, которое давно тяготит: смесь благодарности, стыда и временами вспыхивающей неприязни.
Наконец Волжак снова заглянул во взвод. Снял со столба винтовку, дернул затвор. Захрустел песочек.
– Чья камнедробилка?
– А што? – отозвался Липень, поворачивая к Волжаку свое пухлое личико.
– Партизан, ей-бо! – воскликнул Волжак. Это все еще голос «гусара».
С этого началась жизнь взвода с новым командиром. Волжак будто чужой здесь. Чужой, но вызывает интерес. Когда его нет возле землянки, начинаются воспоминания про то, как он попал в отряд («В руке топор, грозится: «Если полицейские, стреляй оттуда, не подходи!»), как стоял под расстрелом и материл Колесова… Оказывается, именно Коренной («С Ефимовым, помню, возвращались мы из секрета…») привел Волжака в Зубаревку, где тогда, в сорок втором, стоял отряд («Жили просто в домах…»). А Носков «расстреливал» Волжака.
– Взял бы чуть пониже – не было бы нашего командира. Железня нас предупредил: «Этого шпендрика надо напугать». Волжак тогда был то-ощий, и еще и маленький, ноги колесом…
Мысль, что он мог расстрелять нынешнего своего командира, ничуть не смущает, скорее удивляет Носкова.
Он посматривает на Волжака с каким-то превосходством, хотя разговаривает с ним уважительно.
– Гусар он так воспитывал, – сообщает Головченя то, что ему известно про нового командира. – За грудки и мимо уха из пистолета – бабах! Враз весь хмель долой.
– Теперь решили самого воспитывать, – усмехнулся Шаповалов, – разогнали их всех по одному.
Приходила из санчасти мать. Она скованно-молчалива, как бывало, когда командирствовал Баранчик. На вопрос Волжака про «его» разведчика, который лежит в санчасти, ответила холодно, даже сердито:
– Спасенья нет от дружков. Возят самогон, а он других спаивает.