– Влезут они в печенку Пилатову, – злорадно пообещал Волжак.
Странная черта у этого Волжака: посмотрит на тебя, даже скажет что-то, взгляд короткий, живой, хватающий, но кажется, он тебя не помнит и не запомнит. Такое впечатление: он забыл и то, что Коренной в отряд его привел, и что Носков расстреливал его.
А вот Липеня уже знает. Этот, видимо, понравился Волжаку как удачная карикатура на всех «неразведчиков». Посмотрит и вдруг начинает давиться смешком («пс-си»).
– Штаны где добыл? Без батьки? Мешок бульбачки тебе подсыпать можно. Вот только дырявые.
– У Липеня штаны, как месяц, – подбрасывает словцо Носков. – Светят, а не греют.
Липень, как положено новичку, уже начал меняться: за свои костюмные брюки получил немецкие, зеленые, отвисающие сзади. И, кажется, две обоймы патронов в придачу.
Снова сделалось людно и шумно в лагере. Опять заговорили о «железке», о «концерте». И вот уже отряд в пути.
На одном из привалов командир отряда приказал выделить людей для караула в Костричнике. От каждого взвода по одному человеку.
– Ну, что там у тебя, Волжак? – чуть насмешливо спрашивает комиссар (у Петровского все еще бинт на шее).
Новый командир взвода стоит, раскорячив ноги, словно только что с коня, – посмотришь на него и обязательно удивишься, что при таких татарских скулах лицо, брови, волосы у него светлые, белесые, а не темные. Под рукой у Волжака пистолет, другого оружия, кроме как для схватки в упор, у него нет.
– Товарищ командир, – выкрикнул вдруг Застенчиков, – у меня сапоги совсем разлезлись!
– Корзуна надо оставить, – неожиданно говорит Шаповалов, – он никогда не просился, всегда ходит.
Почему вдруг Шаповалов? Придирался, приставал («Что ты раскис так?»), а тут – пожалуйста! И Толя даже не в его отделении.
– Корзуна надо, – упрямо повторяет белоголовый Шаповалов.
Партизаны из других взводов видят, как торгуются в третьем, и, наверно, думают, что Корзун сам просится, хочет остаться. Да ну вас всех!
– Ну, кто там, давай! – нетерпеливо говорит Волжак. – Ты? Ладно, оставайся.
Это он Застенчикову, который стоит ближе к нему и вид у которого несчастный. Толя вздохнул с облегчением. Но и озлился: надо было этому Шаповалову начинать, теперь выглядит, будто Толя хотел, да не оставили!
– Что там за кошки-мышки? – вдруг вмешался стоящий перед строем Сырокваш. – Корзун, выйди, раз приказано.
Выйти, стать в ту жалкую кучку, что жмется в сторонке, на глазах у всех?
А Застенчиков и вовсе смелым сделался:
– Товарищ начальник штаба, сапоги у меня порвались совсем.
– Поменяйся, кто остается.