– Так серьезно?
– Серьезнее некуда.
Геннадий в двух словах поведал притихшим солдатам о том переполохе, который вызвала их невинная с виду проказа.
– Так что, братва, похоже, вы теперь государственные преступники. И я с вами заодно.
– Не может быть!..
– Может. Еще как может. Сейчас решают, что с вами делать.
– А ты?
– Да не обо мне речь… Что мне будет? Ну скинут звездочку…
– Так ты офицер, что ли? Вы то есть…
– Конечно. Лейтенант. Но ненадолго теперь. Младшим стану или вообще прапором… Не в этом дело.
– А в чем?
– Вам, ребятки, совсем кирдык пришел.
Все трое пленников опешили:
– Как?
– А вот так. В расход вас, наверное, пустят.
– Не может быть!.. Не имеют права!..
– Почему не имеют? Имеют. Еще как имеют.
Сергей попытался заглянуть спецназовцу в глаза, которые тот все время упорно отводил, и понял, что тот и не думает шутить или преувеличивать.
– За что? Разве так можно?
– Вы туда влезли, куда нельзя. Понятно? Нельзя, – жестко сказал Геннадий и поднял на ребят серые глаза, в которых каждый ясно прочел приговор себе. – Государственная тайна. Поняли?
В наступившей тишине громом отозвалась пустая жестяная банка, выпавшая из руки у Анофриева.
– Не могут вас теперь отпустить. И на зону запереть не могут – языки развяжете.
– Не развяжем мы…
– Кого это волнует… Можно, конечно, здесь держать до упора, но зачем? Это только в романах «железные маски» бывают…
– Расстреливать вас или головы резать никто не будет, – продолжал рассуждать офицер спецназа, будто сам с собой. – Скорее всего, просто задушат или отравят…
Солдаты в страхе переглянулись: каждый ощутил, что его уже вроде бы замутило, хотя это, скорее всего, сказывалось действие обильной жирной еды после длительной голодовки. Сергей вскочил и, зажимая рот, бросился в дальний темный угол подвала, используемый «заключенными» в качестве туалета. Оттуда сразу же донеслись звуки безудержной рвоты.
Остальные двое, видимо, выглядели лишь чуть лучше «отравленного», поскольку «экзекутор» поторопился добавить:
– Я сказал «скорее всего». Может быть, просто свернут шеи. Вас уже по ту сторону два дня ищут. Объявили дезертирами.
– Мы же…
– А вы и есть дезертиры. Дней через пять-шесть найдут где-нибудь обгоревшие трупы, вызовут мам-пап, чтобы опознали, и – домой, «грузом двести»[44]. Плевое дело.
Вернувшийся было из «сортира» Черниченко при этих словах опять позеленел и со всех ног кинулся обратно.
– А что делать?.. Неужели ничего поделать нельзя?
– Нельзя было бы – я бы тут с вами не сидел. Есть у меня одна задумка… Вы тут, в общем, сидите, не рыпайтесь. Жратвы я вам еще притащу вечерком… Заодно и расскажу, что надумал.