Именно в тот момент, когда над полем боя проглянуло жиденькое солнце, а в крови стремительно падал уровень адреналина, Самохвалов понял, что с него хватит. Он больше не может, а, главное, не хочет, не желает продолжать бесконечную гонку, начатую много лет назад. Гонку, в которой вместо приза – жизнь, а вместо штрафных очков – нож в боку, удавка на горле или пуля в голове…
* * *
Да, без малого двадцать лет назад оборвалась мирная жизнь школьного и институтского отличника, души любой компании, любимца всех девушек курса Влада Самохвалова, и начался криминальный путь Славика Шила.
Кто же тогда, в подернутые уже легким ностальгическим флером восьмидесятые, мог подумать, что невинная, в общем-то, по нынешним временам коммерция обернется суровым приговором и тюрьмой? Десятки и сотни тысяч, а может быть, и миллионы советских людей во время «угара перестройки» с головой бросились в коммерцию, причем на фоне большинства Владислав выглядел более чем скромно. Но власть тогда (как, впрочем, и всегда) логикой и последовательностью не отличалась, одной рукой даруя своим гражданам невиданные свободы – политические, экономические, нравственные, а другой – безжалостно отнимая самое главное у человека – свободу или даже жизнь за что-то недостаточно четко прописанное в бумажке, именуемой Законом.
Комсомолец и отличник Самохвалов на всю катушку пострадал от того, за что любой аполитичный недоучка мог отделаться легким испугом. В один момент он потерял все на свете. Как ему тогда казалось, конечно.
Ночной визит коменданта общежития, людей в мышиной форме и своих же сокурсников с красными повязками на рукаве в комнату, по совместительству являвшуюся складом фирменного тряпья, провел четкую границу, разделив Владову жизнь на «до» и «после».
Все бы ничего, да во Владиковой комнате в эту ночь гостевал дружок-компаньон и две девушки не самого «тяжелого» поведения. Увы, «секса в СССР» тогда еще не было… Представьте себе праведный гнев блюстителей студенческой нравственности с суровыми буквами «ОКОД»[25] на нарукавных повязках, когда они стали свидетелями самого разнузданного «группового полового сношения» (правда, на разных койках, но все-таки в одной комнате) – «проклятой отрыжки загнивающего Запада»! А если учесть, что дружок Самохвалова, оттолкнув онемевших от возмущения дружинников, совершил самый настоящий побег из окна (второй этаж) в чем мать родила…
А потом был обыск, давший, кроме вороха «импортных» (большей частью сотворенных в подвальных цехах солнечной Грузии и хмурой Прибалтики) шмоток с яркими «лэйблами», старенький видеомагнитофон «Панасоник» размером с бакинский кондиционер-оконник и десяток кассет, среди которых нашлась – о ужас – пресловутая «Греческая смоковница»! Эта невинная «порнография» настолько была у всех на устах, что действительно не вполне приличный «Калигула» и абсолютно порнографическое «Глубокое горло» так и остались незамеченными и даже не фигурировали потом в материалах дела (возможно, кто-то из «блюстителей нравственности» прикарманил). Но и это оказалось не главным. Самая свистопляска началась, когда на свет божий выплыла тоненькая, перетянутая резинкой пачечка. А в ней черно-зеленые купюры в один, пять и десять долларов соседствовали с розово-синенькими «дойчмарочными» десятками, разноцветными многонулевыми итальянскими лирами и почему-то бразильскими крузейро и аргентинскими песо, напоминавшими конфетные обертки…