— Да, очень.
— Ну и хорошо, — ответила она.
И затем, прекратив обсуждение, она разделась, не медленно и соблазнительно, как любила это делать Агнес, а быстро, почти бесцеремонно, ловко сворачивая и складывая одежду. И все же она избегала взгляда Кингсли, и ему показалось, что Китти Муррей, хоть и делает вид, что ей плевать на условности, смущается не меньше, чем смущалась бы любая девушка на ее месте.
Раздеваясь, она разговаривала.
— Я слышала, тебе удалось доказать, что рядовой Хопкинс ни в чем не виновен, — сказала она, снимая туфли. — Я была так рада. Я ведь говорила, что он невиновен, да?
— Да, говорила.
Теперь она расстегивала блузку.
— Ты такой умный, что догадался сравнить пули. Кто бы мог подумать?
Под блузкой на ней была шелковая кремовая сорочка. Она стянула ее через голову. На ней не было ни корсета, ни лифчика, и, пока она стягивала кружевную сорочку, Кингсли увидел абсолютно все. Сначала ее живот, затем маленькие красивые груди, потом, когда она подняла руки над головой, волосы под мышками. Ему захотелось прижаться к ним носом и глубоко вдохнуть.
— Значит, его освободят? — спросила она, вешая сорочку на спинку стула. Она стояла полуобнаженная, изящная, тонкокостная. Ее коротко стриженные волосы доходили лишь до мочек ушей. Раньше Кингсли не видел открытыми женскую шею, плечи и груди. Обычно их скрывали распущенные, струящиеся волосы, что было, конечно, тоже мило, но этот более откровенный стиль был куда эротичнее. Китти, с красивой грудью, стройными плечами, четкой линией ключиц и нежным изгибом шеи, удивительно шла такая спартанская прическа.
— Его уже освободили, — ответил Кингсли, — и теперь он мертв. Убит в бою у Пасхендале сегодня утром.
— Вот это да. Вот и верь после этого в удачу. Бедняга.
Задрав юбку, она стала развязывать тесемки на панталонах. Она слегка наклонилась вперед, и ее маленькие груди оказались рядом с Кингсли. Ему захотелось протянуть руку и взять их в ладони. Но он не сделал этого, хотя глупо было притворяться равнодушным — он тоже был голый, и доказательство его возбуждения вздымалось прямо перед ним.
— Я хотел спросить, — сказал Кингсли, — ты читала стихи, которые тебе дал лейтенант Стэмфорд?
— Вообще-то читала, — ответила Китти, стаскивая панталоны и развязывая пояс. — Очень странные. Я ожидала увидеть яростный патриотизм и наивный триумф, но там все по-другому: грязь, кровь, болезнь и смерть, ужасно мрачные стихи разочарованного человека.
Она расстегнула юбку, позволив ей упасть на пол, и осталась обнаженная, в одних чулках с подтяжками. Затем она подобрала юбку и аккуратно положила ее на стул.