Вальрик слушал молча, он не знал, как относиться к этой исповеди. Ему нужен был совет, а не рассказ.
— Знаешь, каково это, когда вместо людей, которых ты знаешь, которым ты обязан многим, например, жизнью, так вот, ты видишь не людей, а… пищу. Запахи различаешь остро, в малейших нюансах, звуки тоже… мышь пробежит, а ты слышишь. Ладно бы только мыши. Я всех вас слышал и постоянно, каждую чертову минуту убивал. Слава богу, только мысленно. И с каждым днем становилось все хуже. Например, разговариваю с кем-нибудь, а в голове одно вертится — убей, иначе сам сдохнешь. Еще день-два и окончательно с ума сошел бы.
— Но ведь не сошел.
— Честно говоря, не знаю. Иногда кажется, что да, все-таки сошел. Иногда… без нее плохо. Это не любовь, гораздо страшнее. Любовь предполагает свободу выбора, а тут выбора как раз и нет. Думаю о ней постоянно, как будто кусок души отрезали, хотя, конечно, еще вопрос, есть ли у меня душа.
— Тогда почему не уйдешь? Что тебе мешает? — Вальрик, наконец, решился задать вопрос, который мучил его уже давно. Почему так вышло, что сначала Рубеус и Карл сражались на поединке, причем сражались по-настоящему, и Рубеус переживал проигрыш, а теперь он живет в Саммуш-ун, словно поединка и вовсе не было. И Коннован тоже не было, про нее словно все забыли.
Нет, конечно, нельзя сказать, что Вальрик сам часто вспоминал о ней… вернее, раньше, когда в камере сидел, то вспоминал, а здесь, в Саммуш-ун, воспоминания были редкими, случайными и какими-то невнятными. Но одно дело он, и совсем другое Рубеус, который говорит, будто у него кусок души отрезали.
— Почему? — Вальрик повторил вопрос.
— Что мешает? — Рубеус как-то криво улыбнулся и, положив руку на стопку книг, ответил. — Вот это. И еще это, — поверх стопки легла черная кожаная папка.
— Не понимаешь? Я и сам пока не очень, но знаю, что разобравшись во всем этом спасу многие жизни, а…
Он еще что-то говорил, но Вальрик больше не слушал. Как-то это все глупо, жизни… разобраться… книги… папка… оправдания какие-то. Рубеус ведь сам учил, что тот, кто принял решение, не должен искать оправданий, тогда почему он сидит и рассказывает о каких-то заводах и людях, которые умирают на этих заводах из-за да-ори. Рубеус ведь и сам да-ори, так какое же ему дело до людей?
И будет ли Вальрику дело до людей, когда он и сам станет да-ори?
Решение принято, и оправдываться Вальрик не станет. Никогда и ни перед кем.
Рубеус
Вальрик вышел из библиотеки тихо прикрыв за собой дверь, взбудораженные внезапным сквозняком страницы книги зашелестели, а механическое перо скатилось на пол. Черт, ну какого лешего оно вечно падает?