— Убьешь?
— Тебя? — Карл удивился. — Зачем? Просто несколько скорректирую планы.
Фома
Время идет. Время похоже на горы, вершины которых созданы из боли, а пропасти и ямы — редкие минуты беспамятства. Боли больше, наверное, потому, что Фома не знает, сколько длиться беспамятство, но отчего-то уверен, что недолго. Мутра спешит исполнить приказ, Мутра уговаривает признаться, и Фома уже рад бы признаться, но он не знает, не помнит уже в чем. Он готов написать… подписать, пусть только скажут где и чего подписывать, но не говорят, только снова и снова причиняют боль. Зачем? В чем он провинился.
Он хочет спросить, но вместо этого проваливается в очередную темную яму, из которой его вытаскивает голос.
— Вставай, камрад, пойдем.
Чьи-то жесткие руки тащили Фому вверх. Вставать он не хотел — любое движение отзывалось в теле предательской слабостью и тошнотой. Яркий свет пробивался сквозь сомкнутые веки и Фома подумал, что если откроет глаза, то ослепнет.
— Значит, вот какие методы вы практикуете, камрад Барх? А как же Декрет о недопустимости физического воздействия при доследовании?
— Вы не хуже меня, камрад Ильяс, знаете, что под этот декрет не подпадают лица, заподозренные в государственной измене или злонамеренном вредительстве.
От этого тихого голоса Фоме хотелось спрятаться, куда — не важно, лишь бы не слышать, лишь бы не было больше боли, лишь бы…
— Я бесконечно рад, камрад Барх, что вы демонстрируете не только умение работать, но и изрядную глубину познаний. Ваши люди поразительно быстро среагировали на провокацию, сумев устранить ее источник, не привлекая при этом излишнего внимания к нему. Но здесь… пожалуй, вы несколько переборщили. Печально будет потерять агента столь ценного, как камрад Фома.
Агента? О ком это Ильяс говорит?
Фома обнаружил, что стоит, правда, пол под ногами почему-то покачивался из стороны в сторону, да и стоять получалось лишь потому, что Фому поддерживали. Вот уберет Ильяс руки, и Фома ни за что не устоит на ногах. В общем, он вообще сомневался, что когда-нибудь сумеет стать на ноги самостоятельно, камрад Михра хорошо потрудился.
— Прошу прощения, но мы отрабатывали поступивший сигнал, а подобная схема на деле доказала свою эффективность.
— Не на этот раз.
— Время, камрад Ильяс, все дело во времени, если бы вы дали нам еще день-два, то…
— Получили бы признание. Не сомневаюсь, камрад Барх, не сомневаюсь. Однако не кажется ли вам, что применительно к данному случаю признание являлось бы чистейшим самооговором и таким образом не имело бы юридической силы? А разве не долг каждого из граждан Империи блюсти законность?