— Прелестное место, не правда ли?
Мы с Джорджем тоже взглянули вперед. На расстоянии двухсот метров, на фоне бурного неба вздымался конь с жалким хвостом. Всадник, сняв шляпу, указывал ею прямо на луну. Это была самая лучшая из трех копий. При таком освещении она создавала полную иллюзию оригинала.
— Если вам не трудно… — заговорил Джордж покорным, подавленным голосом, без всяких признаков негодования или грубости, — если вам не трудно, то нельзя ли позвать извозчика?..
— Мне так и казалось, что ты нездоров, — заметил Гаррис. — Голова кружится?
— Немножко…
— Я это раньше заметил, только не хотел тебе говорить, — продолжал Гаррис. — Тебе мерещится всякая чушь, не правда ли?
— Нет, нет! Я не знаю, что это такое.
— А я знаю, — торжественно и мрачно отвечал Гаррис: — Это последствия неумеренного употребления немецкого пива! Я знал случай с одним человеком, который…
— Пожалуйста, теперь не рассказывай!.. Я вполне верю, только у меня странное чувство — не хочется ни о чем слушать…
— Это от пива: ты к нему не можешь привыкнуть.
— Вероятно!.. С сегодняшнего дня я больше пить не буду. Пиво мне вредно.
Мы отвезли Джорджа домой и уложили в постель. Он был послушен, как дитя, и все время благодарил нас.
Впоследствии, после дня, удачно проведенного на велосипедах и отличного обеда, мы дали ему хорошую сигару, убрали все вещи с ближайших столов и затем рассказали, как мы его вылечили.
— Вы говорите, сколько там было этих деревянных копий со статуи? — спросил Джордж, когда мы кончили.
— Три.
— Только три? Это точно?
— Точно! — отвечал Гаррис. — А что?
— Нет, я так. Ничего.
Но, кажется, Джордж не поверил другу. Из Праги мы направились в Нюрнберг, через Карлсбад. Говорят, что истинные немцы, умирая, едут в Карлеcбад, как американцы — в Париж. Но это сомнительно: удобств здесь нет никаких. Здесь полагается вставать в пять часов и отправляться «гулять» вокруг шпруделя и оркестра музыки, в страшной давке. Здесь слышно больше языков, чем при Вавилонском столпотворении. Польские евреи, русская аристократия, китайские мандарины, турецкие паши, норвежцы — имеющие такой вид, словно они только что сошли со страниц Ибсена, — француженки с парижских бульваров, испанские гранды, английские графини, черногорцы, миллионеры из Чикаго… Здесь можно достать всю роскошь современной цивилизации — за исключением перца. Перец считается отравой для здешних пациентов; и те, кто не в состоянии или не обязаны придерживаться диеты, выезжают на пикники в те места, где можно на свободе насладиться перичной оргией.
Путешественника, ожидающего от Нюрнберга впечатлений средневекового города, ждет разочарование. Романтических видов и поэтических уголков здесь немало, но они окружены и скрыты современной архитектурой. Собственно говоря, город — как женщина — настолько стар, насколько он кажется старым; возраст Нюрнберга несколько замаскирован свежей краской, штукатуркой и нарядным освещением; но, вглядевшись, легко заметить его морщинистые, серые стены.