— Ладно, Натали, давай заканчивать. Я сказал все, да и устал порядочно. Соглашайтесь. Ваша позиция отдает дешевым снобизмом — непременно вам подавай право первой ночи. Поразмысли там вместе с хозяевами спокойно, и поймете, что я прав. А мне пора домой, честное слово… — Наташа молчала, и он продолжил: — Не думаю, что они меня тут задержат навечно. Принципы не позволят. Уважение прав человека, свободы воли и так далее. А если я, упаси бог, ошибаюсь, то и это предусмотрено… Когда-то я был довольно неплохим минером и на всякий случай сообразил тут кое-что. — Он похлопал ладонью по крышке контейнера. — Пятьсот грамм гексогена, взрыватель тройного действия с секретом. Как говорится, в случае моей смерти прошу не обижаться…
— Да, Дим, — сказала Наташа. — Они тебя неправильно просчитали. И я тут виновата. Они ведь через мое восприятие и мои чувства тебя оценивали, поскольку датчик ты отключил. А я и вправду поверила, что ты все сделаешь, как надо.
— А я и сделал, как надо. Разве нет? Или ты, кроме как по-ихнему, думать сейчас не можешь?
— Я сейчас как раз по-своему думаю. И мне грустно, что я снова в тебе ошиблась. Сейчас мне придется уйти, свою роль я сыграла… Я уйду, мы опять расстанемся, теперь уже навсегда, а что и как будет со мной, я не знаю… — Лицо у нее стало потерянным и несчастным.
Воронцов ее искренне пожалел. Кем бы она ни была на самом деле и какую бы цель в этой роли ни преследовала, в ней оставалось то, что делало ее так похожей на живую женщину, его Натали…
— Пожалуй, ты все же не во мне, а в себе опять ошиблась, — сочувственно сказал он. — Ну да бог с ним… Ты лучше попроси, чтобы они тебе там, в Москве, память сохранили. Заслужила… И я бы к такой просьбе присоединился, да боюсь, моя просьба для них теперь неубедительна. Вряд ли они меня спокойно видеть и слышать могут… А так бы конечно, что им стоит? Не фашисты же они, у живого человека память стирать.
— Попрошу, — покорно согласилась она. — Только не знаю, лучше мне будет или хуже?
— Отчего же хуже? Новые впечатления всегда полезны. Жизненный опыт, опять же… А там, глядишь, и наяву встретимся. Будет настроение — позвонишь мне. Запомни телефон, в ближайший месяц я отвечу, пока снова в моря не соберусь. А то и сам позвоню. Если ты меня вспомнишь, конечно.
— В любом случае позвони. И все расскажи… Ей, той, что в Москве. Она сейчас о многом жалеет…
Воронцов встал. Начиналась мелодрама. А мелодрам он не любил. В любых видах.
— Хорошо. Судя по твоим словам, они меня все же собираются отпустить. Если так, то надо бы переодеться. Появись так в курортном городе, — он провел ладонью по петлицам и орденам, — не поймут…