— Виктор, проинструктируй новичка, расскажи, что его ТАМ ждет. — Командир блокпоста подтолкнул в спину едва совершеннолетнего пацана. — Ну, вы тут сами разберетесь…
Он давно не выходил в город, уже через четверть часа ходьбы в противогазе нечем было дышать, кружилась голова, мог потерять сознание от гипоксии. Возраст, чего же он хотел? Но подготовкой сталкеров продолжал заниматься, когда попросят.
Парень изо всех сил хмурил брови, стараясь казаться серьезнее и старше, чем он есть, но больше девятнадцати лет по расчетам Виктора никак не выходило. Сопляк. Впрочем, выбора не было. Все хотели быть сталкерами, но здоровых и подходящих по всем параметрам молодых людей в метро оставалось все меньше и меньше. ОЗК болтались на новичках, как тряпки на бельевой веревке, за стеклышками противогаза — детское любопытство. Сталкеры, блин горелый…
— Имя у тебя есть, недоросль?
— Михаил Васильевич.
— Васильевичем будешь, когда прыщи с лица сойдут. А пока — Мишка.
На вопрос Мишки, как там наверху, ответил одним словом: жутко.
Виктор никого не оставил ТАМ, на поверхности, только и помянул товарищей по работе, которые погибли при исполнении. То, что в метро оказался именно он, было случайностью. Его одиночество, которое раньше казалось недостатком, обернулось теперь чувством покоя: все, что у него было — это он сам. Боялся, что, обретя что-то, тут же потеряет. В мирной жизни Виктор был обычным городским спасателем, ничего сложнее, чем вытащить детскую конечность из батареи или пьяницу из канализационного люка обычно делать не приходилось. На разбор завалов после обрушения зданий он не выезжал, на пожарах и наводнениях не работал. Поэтому сон ему самому казался загадкой, с чего бы?
— Дядя Витя, а чему вы учите? — Мишка удивлялся, как и все предыдущие новички, не видя на столе автомата, а только противогаз и аптечку. — Стрелять я и так умею.
— А я не сомневаюсь, что ты умеешь…
И пока только на стрельбище… А как прибор ночного видения оденешь на запотевший противогаз — сразу разучишься. Да еще душно в ОЗК, жарко. И нос все время чешется именно тогда, когда твари рядом, и нельзя пошевелиться. К этому тоже надо привыкнуть, лучше здесь начесаться в свое удовольствие. Выход наверх — это не только смелый поступок, от которого гордость распирает, и девушки на шею вешаются. Это похоже… На выход в космос, что ли? Человек видит над собой звезды, смотрит на останки былой цивилизации и вдруг понимает, что родился вовсе не для того, чтобы жить под землей. И как после всего этого опять забиться в мрачную, протухшую нору? Уже не усидеть на месте, человек снова выходит на поверхность, пока… Пока не останется там навсегда, сталкеры редко умирают в своей постели. Но сколько бы Виктор ни запугивал «желторотиков», ни одного не удалось отговорить от похода наверх. И они больше не могли остановиться, так летчики не могли жить без полетов, это сродни наркотику. Почему он сам этого никогда не чувствовал? Настроение по возвращении было, как после кладбища. Виктор понимал, что он неисправимый пессимист, но именно поэтому его и просили немного «приземлить» новичков, которые считали, что ТАМ их ждет воинская слава, а особо практичных — неисчислимые богатства. Нет там ничего, только темнота, ветер, со свистом проносящийся по развалинам, и голодные хищники. Все остальное человек домысливает себе сам, поэтому так по-разному описывали сталкеры свои походы, каждый видел то, что сам хотел. Виктор еще раз осмотрел нового ученика.