Оказалось, что ближайшие яранги на холме принадлежат Рольтыгыргыну и Укукай там. Мы с Ионле поднялись на холм — надо было узнать у Укукая хотя бы час решительного разговора, если он ничего не выяснил до сих пор.
Передняя яранга Рольтыгыргына была исключительна по своей величине — ее диаметр вместо обычных 5–7 метров достигал десяти или двенадцати. В ней одновременно ставились три полога. Сейчас пологи сушились на солнце после выбивания, и огромная яранга была пуста.
В середине возле костра на шкурах сидели хозяин и Укукай.
Хромой Рольтыгыргын принял меня очень приветливо, предложил сесть на «постель» (шкуру), но Укукай едва ответил на приветствие и поспешил продолжить разговор, прерванный моим появлением.
Мне оставалось сесть, слушать трудно понятный рассказ о каком-то мелком происшествии или развлекаться чукотским учебником, который валялся рядом на шкуре. Этот учебник — след зимней поездки учительниц Абрамовой и Волокитиной, одна из которых обучала детей в этой яранге.
Улучив минуту, я спросил у Укукая (по-русски, конечно), будет ли наконец сегодня вечером разговор о дальнейшей поездке. Он буркнул нетерпеливо, отвернув лицо ^сторону, «вечером поговорим».
Очевидно, дело наше плохо, Укукай знает что-то плохое и не хочет сообщать это от своего имени — пусть вечером Ионле сам сформулирует отказ.
Свежий чайник был повешен на костер, но я не имел силы сидеть дольше. Мне не терпелось дойти скорее до яранг Ионле, посмотреть, как дотащился наш караван, сколько у Ионле нарт и каковы на вид его олени. Поэтому, сказав универсальное «тагам», которое в русско-чукотском жаргоне употребляется для всех форм и способов движения и заменяет чуть ли не все времена глагола, я скатился на лыжах с холма и отправился на ту сторону.
Яранги Ионле стояли на пологом склоне, сплошь утоптанном оленями. Возле них уже разместились мои спутники и ставили палатку. Кроме наших нарт, много пустых нарт, частью связанных попарно и, следовательно, привезенных недавно, стояли между ярангами. Олени паслись высоко на горе, на взгляд их было не меньше четырехсот: как я знал, у Ионле должно быть свыше сотни упряжных оленей.
Сто следов бегут по снегу разом.
В. Саянов
Стойбище Ионле сегодня очень оживлено — кроме нас, сюда съехалось до десятка чукчей Ильвунейского нацсовета, и во всех ярангах сидят гости. Легкий ужин, который предлагает Ионле гостям во внешней части своей передней яранги, собирает человек пятнадцать. Чай и толченое мороженое мясо, медленный и полный достоинства обмен реплик и никаких разговоров о поездке. Мы терпеливо выжидаем течение событий и лишь у себя в палатке отводим душу. Наконец к вечеру приходит Укукай и приглашает на собрание: Ионле решил отказаться не лично, а опереться на общественное мнение.