Улыбка Сезара стала поистине дьявольски обаятельной.
– Не удивлюсь, если он давно хотел покинуть Париж, а тут такой предлог! Обоснуется в Марселе, будет там столичной шишкой, хотя по мне, видит Бог, лучше уж сумасшедшие парижане, чем чванливые провансальцы. А марсельцы – так они вообще отдельная нация…
– Но скажите же, откуда вы его знаете!
– О, история долгая. Наши дорожки пересеклись, когда я занимался дельцем вроде этого, только более кровавым. В том насчитывался уже десяток трупов, когда я повстречался со Шрамом. Тогда ему удалось от меня уйти, а позже я узнал, что он был и вовсе ни при чем, так что не стал его более преследовать; по всей видимости, он оценил.
– Вы… занимались дельцем? – растерянно повторила Флер. – Но вы же не полицейский, Сезар!
Довольный тем, что она, по рассеянности или намеренно, назвала его по имени, виконт сказал:
– Верно, не полицейский. Я изощренный любитель.
– Так кто же вы такой на самом деле? – она смотрела на него во все глаза.
Сезар рассмеялся и не ответил.
В Сен-Манде, небольшом городке, стремительно врастающем в Париж, который столь же стремительно разрастался (процесс этот являлся обоюдным, и большой город глотал мелкие городки, прилепившиеся к нему, как рыба побольше заглатывает рыбешку помельче), было слишком рано для того, чтобы на улицах возникла осмысленная деятельность. Обитатели небольших домиков еще спали, а поместья, прятавшиеся за серым камнем стен и кованой пеною решеток, хранили молчание, словно хорошо выдрессированные псы. Карета проехала мимо длинного забора – за ним, как пояснил виконт, начиналось бывшее владение гордеца Фуке, желавшего перещеголять короля в богатстве и жестоко за это поплатившегося еще полтора с лишним века назад, – и свернула на длинную тенистую улицу, обсаженную высоченными тополями. Их нежный шелест казался песней нимф, навевающей сны. Воздух, проткнутый копьями солнечного света, казалось, можно было пить, словно белое вино.
Гостей ждали, и потому ворота стояли распахнутыми, а видневшийся в глубине ухоженного сада дом выглядел, словно на картинке. Сложенный из серого камня, он в ярком утреннем свете показался Флер сладким и незыблемым приютом, который она в глубине души всегда желала обрести. Ее стремления никогда не лежали в области славы или же еще большей знатности, чем у нее была, или же знакомств с влиятельными людьми; не привлекала ее и светская жизнь, вроде той, что вела в своем салоне мадам де Жерве. Но такой вот дом, не слишком большой, не слишком маленький, являлся если не пределом ее мечтаний, то значительной их частью; в таком доме можно растить детей, в нем не бывает зла, а самая большая беда – это порванная при вышивании нитка или разбитая коленка сына. И жить здесь могли только люди, у которых все хорошо на душе. Так считала Флер; и, доверяя виконту, она надеялась, что знакомство окажется приятным.