Дима даже не сожалел, ему было просто по-человечески обидно. Обидно, что так нелепо он заканчивает свой, толком и не начавшийся жизненный путь. Воздуха не хватало, перед глазами плыли радужные круги, сил бороться не было.
Да он и не боролся уже. А просто вспоминал, как глупо все получилось. Где-то после часу его блужданий по лесу, он боковым зрением заметил какое-то движение справа от себя. Хотел повернуться, но не успел, и тут что-то сильно ударило его по затылку. Он рухнул ничком, лицом вниз. И почувствовал, как кто-то проворно на него уселся, просунул под подбородок ремень и начал его душить. Дима начал с чувством невыполненного долга, но при этом с достоинством, отходить в мир иной.
— Твою мать! Он гражданский!
Эта фраза прозвучала откуда-то издалека и нарушила зыбкую гармонию Диминого ухода.
— Да отпусти ты его! Говорю же, не полицай он!
Снова услышал Дима. В эту же секунду ремень на его шее ослаб. Не сильно, не настолько чтобы вздохнуть и набраться сил, но все же достаточно, чтобы прекратить начавшийся марш-бросок в царство Аида.
— Да хрен с ним, Михалыч, еще сдаст нас.
— Отпусти, говорю! Гражданский он. Не бери грех на душу понапрасну.
— Да моей душе одним зомбаком больше, одним меньше, уже и без разницы. — Тем не менее, говоривший отпустил ремень.
Дима жадно начал глотать воздух и растирать шею. Затем он стал потихоньку отползать от своих обидчиков.
— Да не ссы ты. Больше не тронем. — Сказал тот, кого называли Михалычем. — Ты кто такой вообще будешь? Что здесь делаешь?
Дима все еще тер шею и вращал глазами. Не то чтобы испуганно, но как-то изумленно.
— Видишь, прийти в себя не может. Может он думает, что уже того, откопытился? Да, браток, чутка тебе оставалось. Ты вообще меня понимаешь? По-русски говоришь?
— Говорю. — Зло ответил Дима.
— Ну и хорошо. — Сказал Михалыч, небольшой мужик лет 50. Если б не его грязная оранжевая роба, порванные ботинки и дырявая вязаная шапочка, то он мог бы сойти за научного работника. Бородка клинышком и чрезвычайно умный взгляд делали свое дело, несмотря на неподходящую одежду.
Михалыч продолжил:
— Кто такой? И что здесь делаешь?
— А вам какое дело?
— Спрашиваю, значит, есть дело. И ты, браток, того, не ерепенься. Вон Серый, шибко расстроился, что тебя не додушил. Враз это дело может исправить.
Двухметровый амбал с бычьей шеей, с посеченным шрамами лицом, недобро улыбнулся. Вот он какой, Серый значит.
— Дима я. Фамилия Донской.
— Вот это другое дело. Номер полка? Звание?
— Что?
— Да шучу я, Дима. Откуда ты?
— Из Москвы.
— Из Мааасквы!?