— Да? Все, что не понимает, называет пре-| зрительно: интеллигентные штучки, дурь. Что баранку крутить — высшее призвание? Это, по-вашему, нормально? — Пашка презрительно скривил яркий рот. Слишком уж яркий.
— А что высшее призвание?
— А то, что мой настоящий отец говорил. Только вам я не буду повторять.
— Почему?
Он молчал, не собираясь ничего объяснять, Леонидов полез на рожон сам:
— Потому что мы менты? А менты, по-твоему родному отцу, все, как один, тупые? Так?
— Сами нарываетесь.
— Значит, ты хочешь жить, как твой настоящий отец?
— Да. Хочу и буду.
— И то, что ты прочитал, тебя не смущает?
— Откуда вы знаете, что прочитал?
— Он просил тебя опустить конверт в почтовый ящик, если вдруг умрет. Ты наверняка читал.
— Ну и что? Да, я читал! У них с мамой была любовь! Ему обстоятельства помешали! Он бы сейчас на ней женился! Я знаю! Но мама боялась этого… Ну… Отчима. И правильно!
— И ты поверил, будто твой отчим, Солдатов, мог насыпать в бокал яд?
— Мое дело, во что я поверил.
— Да ты просто хочешь от него избавиться.
— Да, хочу. Ненавижу его.
— Почему?
— Потому что он тупой.
— Ладно, Паша, нам с тобой не договориться. С Клишниным ты часто виделся?
— Нормально.
— Значит, редко. И тем не менее он успел тебя обработать.
— Не смейте так об отце! Я фамилию сменю, когда вырасту, скоро мне все равно паспорт получать! И отчество сменю! Я буду Павлом Павловичем Клишиным, поняли? И все буду подписывать: Павел Клишин. Вот так.
— Паша! Что ты так кричишь? — Из беседки к ним бежала Любовь Николаевна.
— А чего они…
— Что вы к ребенку пристали?! Как вы смеете?!
— Я не ребенок! — Он оттолкнул мать и бросился к калитке. Взвизгнули петли. Потом раздался хлопок. Парнишка понесся по улице.
— Паша! — отчаянно закричала ему вслед мать.
— Любовь Николаевна, он сам успокоится.
— Да что вы ему сказали? Зачем это все надо? Зачем?!
— Он очень талантливый мальчик?
Леонидов посмотрел на мелькнувшую последний раз светлую макушку и невольно вздохнул. Ну и характер!
— Что?
— Скажите, он пишет? Что?
— Да вам-то, какая разница.
Любовь Николаевна вытерла потускневшие глаза тыльной стороной ладони. Но материнская гордость взяла верх, ей захотелось рассказать о сыне, о том, каким он получился необыкновенным.
— Да, он пишет. И хорошо пишет. Да, я не сделала тогда аборт. И правильно!
— Как же так? Значит, то, что написано о том, как вы пытались… Это не правда?
— Это как раз правда.
— И как же так получилось?
— Как получилось… Как у всех женщин получается. Думала, что все кончилось, что уже не беременна, к врачу не пошла, а потом когда после сессии спохватилась, было три месяца. Ну и пришлось родить.