Неизменной темой разговоров были местные слухи. Под видом слухов стукачи со всего городка передавали Уинчу свою информацию. Не знаю, можно ли этому верить, но говорят, что… Такой-то совсем, видать, спятил: утверждает, будто… Там-то и там-то слышали, как…
Уинч держался по-свойски: откалывал шуточки, хохотал, угощал пивом и одновременно раскладывал по дальним и ближним полочкам памяти все, что могло пригодиться. А пригодиться могло многое. Первое время перед ним стояла налитая до половины кружка с пивом, к которой он, однако, не притрагивался. Потом с нетронутого пива он перешел на сухое белое вино, выпивал иногда стаканчик — другой. Вино он приносил бармену сам.
Уинч ненавидел алюминиевую перегородку и ненавидел два огромных, сверкающих никелем и разноцветными огнями автоматических проигрывателя системы «Вурлитцер», которые не переставая гремели на полную мощность, пожирая при этом по никелю и по четвертаку огромные суммы. Если уж понадобилась перегородка, почему не поставили деревянную, как полагается в пивном зале? И ему осточертели модные песенки — чувствительные, слезливые или боевые, патриотические, все эти «Сентиментальные путешествия» Дины Шор, «Мы еще увидимся с тобой» Веры Лини, «Я мимо проеду» Дика Хаймза, «Все или ничего» Фрэнка Синатры, «Я слышал эту песенку давно» Хелен Форрест. Пластинки шептали, грохотали, стонали, и в зале, мешаясь с табачным дымом, стояла густая звуковая завеса, под прикрытием которой стукачи передавали Уинчу свои донесения.
Поэтому Уинч был наслышан о Гарри Л. Преворе и 3516-й роте задолго до того, как туда попал Лэндерс. Ему доносили, как Лэндерс выручает Превора и как особенно выручил с раздаточной ведомостью благодаря блестящим канцелярским навыкам. Еще бы! Сколько титьку у матушки Уинча сосал. Он, конечно, сразу же узнал о том, что Лэндерсу дали сержанта, а через месяц повысили до штаб-сержанта.
Повышения повышениями, а малый еще хлебнет горя, думал Уинч. Он был убежден, что Лэндерс выручает Превора и роту по моральным соображениям. Если так, ему несдобровать. Уинч держал лейтенанта Превора в поле зрения с самого начала, как только тот появился в Кэмп О'Брайере, через неделю после него самого. И он знал, что Превор и два других офицера — еврея, прибывших с той же группой, постоянно подвергаются всяческой дискриминации.
Вообще-то Уинча и его отдела это никак не касалось, но ему было любопытно наблюдать, как развиваются события. Среди офицеров Второй армии были и другие евреи, и немало, а иные занимали даже высокие посты. Все они прижились здесь, обзавелись знакомыми и связями. Но ни один из этих принятых за своих, прочно сидевших евреев палец о палец не ударил, чтобы прямо или косвенно помочь Превору и двум другим. По словам сержантов — стукачей, они были настроены против них даже больше, чем остальные офицеры — чистокровные янки. За кресла держатся — таково было общее мнение.