Уинч считал это нормальным. Он не имел ничего против евреев и вообще против кого бы то ни было. Лэндерсу же до всего есть дело. Только из его благородного негодования один пшик выйдет, потому что защищать Превора — пропащее дело. С самого начала, как он принял командование 3516-й, стало ясно как день, что слетит, бедолага, не удержится на роте.
При существующих во Второй армии порядках Уинч предвидел два возможных поворота событий. Первый — если Превору удастся привести в чувство доставшийся ему сброд и превратить роту в более или менее нормальное подразделение. Тогда командование поставит над ним какого-нибудь оставшегося без назначения любимчика капитана, и тот будет снимать пенки, сбитые из пота и крови бедного лейтенанта. Другой, более вероятный, — если Превор не сумеет сделать роту по-настоящему дееспособной. Тогда его освободят, опять заставят формировать какое-нибудь новое подразделение, за ним потянется хвост не справившегося с обязанностями, а роту перебросят в Европу с каким-нибудь другим, таким же незадачливым и зеленым, командиром.
Не исключен и третий, самый худший вариант: Превор попросту махнет рукой на роту, и тогда, чтобы избавиться от него, беднягу вместе с озлобленной, распоясавшейся шарагой полукалек и штрафников кинут на передовую на самый гиблый участок. Как ни крути, Превору не поздоровится. И Лэндерсу не поздоровится, если он вздумает выкладываться, чтобы выручить своего ротного. Уинч пока не очень представлял, как поведет себя Лэндерс, когда столкнется с одним из этих трех неминуемых вариантов.
Между тем у Марта Уинча тоже были свои проблемы. Его личная жизнь складывалась из Кэрол и его ночных кошмаров. Кошмары теснили Кэрол и все остальное.
Сразу же по возвращении в Штаты у Уинча бывали периоды, когда он испытывал неудержимую потребность засыпать со штыком или пистолетом под подушкой. Дурь, что и говорить, но он чувствовал себя в безопасности, как ребенок, с головой укрывшийся одеялом. Пистолет был 45-го калибра, он присвоил его, списывая в роте потерянное и украденное оружие, а обзавестись на фронте штыком — не проблема. Несколько раз он так и спал в госпитале — засунув пистолет или штык под подушку, потом перестал, но оружие припрятал в вещах. Сейчас это странное желание снова навалилось на Уинча, и только присутствие Кэрол останавливало его. Зато, когда он ночевал у себя, в городке, он непременно брал в постель штык или пистолет. Засыпая, он ощущал нагретый металл под рукой, и это успокаивало.
Уинч считал, что его ночные кошмары вроде бы никак не связаны с желанием иметь при себе оружие. И тем не менее они снова начали преследовать его. Теперь ему попеременно снились три разных сна. И не только ночью. Стоило ему прилечь или задремать в кресле, как тут же выплывали страшные видения. А совсем недавно случилось то, чего он так боялся: мучивший его кошмар вырвался наружу. Он выдал свою тайну.