Манифест персонализма (Мунье) - страница 44

Наконец, необходимо культивировать бедность духа, способную возвратить ему тягу к универсальности; она подобна материальной бедности, которая в мире денег носит чрезвычайный характер, учит любви к людям. Откажемся от чрезмерных потребностей, как тех, которые исходят от укрывшихся в нас индивидов, так и тех, которые связаны с религиозными и национальными предрассудками. Возлюбим изобилие, идущее от целостности, а не от отдельных частностей. Избавимся от всех тех побрякушек, которые можно нацепить на себя и добиться уважения окружающих; благодаря всепобеждающей бедности и не знающей границ любви мы вновь вернем неповторимое своеобразие каждой вещи и каждой личности. Без этого наша любовь к ним будет всего лишь простым обожанием. И чем больше мы будем работать над их укреплением, тем в большей степени они будут всеобъемлющими и индивидуальными. Интеллектуальная деятельность, выводящая нас за пределы унифицированной реальности, является наилучшей дорогой, ведущей в царство любви.

Мы должны воспользоваться всеми этими средствами, чтобы у личности выработалась новая привычка — привычка рассматривать все человеческие проблемы с точки зрения блага сообщества, а не с точки зрения индивидуального каприза. Сообщество — это, конечно, не все, но обособленная человеческая личность — это ничто. Коммунизм является философией, говорящей от третьего лица, философией безличного. Но существует две философии, говорящие от первого лица, два способа мыслить и обосновывать само это первое лицо: мы выступаем против философии Я, за философию Мы.

9) Духовный реализм

Присмотревшись внимательнее, мы поймем, что не только люди подобны нам. Наряду с миром людей и миром материи существует третья, еще более интимная социальная связь, та, что делает нас преданными духовной реальности. Эта связь является господствующей только потому, что цель ее — управление нами, нашим сообществом, и достигается она в результате длительной внутренней работы. Кроме того, она является ожиданием и согласием.

Но существует ли отклик на такое ожидание и имеет ли эта внутренняя работа какой-либо выход вовне?

Длительная идеалистическая традиция трактует дух как бесконечную способность создавать реальность и тем самым создавать себя. (Несмотря на предоставляемую ему широту действия, дух понимается как замкнутость.) С точки зрения этой традиции, когда мы говорим об объективной реальности, мы тешим себя иллюзией: мы выносим в будущее наше познание и воображаем его полностью осуществившимся в неподвижном мире, похожем на мир нашего нынешнего сознания, но превращенного в идеал, или в Бога. Это своего рода магический ритуал, с помощью которого мы надеемся застраховать себя от небытия, отвратить от непознаваемого и уберечь от беспокойства, компенсация за те трудности, которые порождает вечно куда-то стремящееся беспокойное мышление. Следовательно, то, что мы называем объектом, не является реальностью, которая манит нас и обогащает, эта реальность создается нашим страхом, нашим стремлением к комфорту, нашим самодовольством, и она в конечном счете встает препятствием перед жизнью духа — свободной и полной приключений. Мысль оказывается сама себе объектом, она ни с чем не сталкивается, замыкается в собственных временных пределах, словом — является чистой имманентностью. Следовательно, нет истины, как нет и выбора: духу, чтобы быть в согласии с самим собой, достаточно функционировать в соответствии с некоторыми устоявшимися, хотя и гибкими правилами. Перед ним открыты три пути: самоанализ, и в этом случае описательная психология заменяет собой необходимость вынесения суждения; утилитарные поиски, которые из-за неспособности соприкоснуться с реальностью самих существ требуют от них лишь некоторых услуг; а для более требовательных умов — своего рода метафизика интеллектуального приключения, в которой философия обретает наконец свое величие, но тут же приходит в упадок или ставит себя на службу сторонним силам из-за безнадежности, которой сама питается.