Если бы на иридийский трон претендовал такой деспот, люди давно уже устроили бы бунт, подняв тирана на копья.
Если бы… не это ли предлагала ей старуха? Может, она хотела, чтобы и Сапфира стала такой же, как принц Авалонии?
При этой мысли Сапфира вздрогнула. Нужно изо всех сил сопротивляться искушающему шепоту снов.
Она сможет! Она сильнее!
Покои повелителя отличались от убранства гарема, как все называли помещение, где жили женщины. Хотя гарем для принца не восточного королевства — нонсенс. Но наследник Авалонии перешагнул все устои и принципы.
Спальня была отделана в багровых тонах. Этот кровавый цвет выделялся пятнами на белом фоне. Портьеры, балдахин над кроватью, пушистый ковер, скрадывающий звук ее шагов — были багрового цвета.
Все остальное было девственно белым. А на белоснежных, залитых солнечным светом, простынях возлежал принц в черном халате, небрежно распахнутом на груда. Рядом с ним стоял поднос, и Сапфира поняла, что он, в отличие от нее, поел.
— Ну, что же вы стоите принцесса, — издеваясь, обратился он к видению с серебристыми волосами, поедая его глазами. — Знал бы я, что вы так аппетитны, не стал томить вас ожиданием.
При слове "аппетитны", девушка почувствовала себя уткой, нафаршированной яблоками.
— Будьте как дома, — притворно засуетился мужчина. — Присаживайтесь.
И, не дожидаясь ее реакции, он вскочил с кровати и, взяв девушку за руки, усадил на белое белье.
Служанка, воспользовавшись моментом, прошмыгнула в комнату за подносом, не привлекая внимания. Впрочем, хозяину было не до нее.
— На моей кровати ты смотришься значительно лучше, — он задумчиво любовался испуганной девушкой, как только что нарисованной картиной, отмечая грациозную осанку, тонкую талию, кудряшки серебристых волос, покрывающих руки до локтя и выглядывающую из складок платья изящное алебастровое колено.
— Как тебя зовут, прелестное дитя?
— С-сапфира, — тут же с некоторым вызовом ответила она.
Обычно принц не интересовался именами принадлежащих ему женщин. Но сидящей перед ним красавице удивительно подходило это имя, добавляя чувственности и красоты ее облику.
— Сапфира, — медленно произнес он, смакуя каждый звук, перекатывая его на языке, словно горько-сладкий кусочек неведомого фрукта. Такое ледяное и, в то же время, горячее имя. Полыхающее синем пламенем. И сама она была словно драгоценный камень в оправе из серебра.
— Редьяр, — усмехнувшись, зачем-то произнес он. Сапфира не сразу поняла, что он тоже представился.
Его имя само по себе звучало, как грозный рык хищника, как раскат грома среди ясного неба.