Под небом Сицилии (Фокс) - страница 45

Тот умиротворенно спал, не замечая ни дождя, ни ветра. Нина с улыбкой погладила его по голове, отметив, что пес съел оставленную ему еду.

Она пошла к себе, немного пугаясь теней по углам пустынного коридора. У себя в комнате она поспешно забралась под одеяло и зарылась носом в подушку. Жутко выл ветер, и ей стало совсем страшно. Хоть бы Лоренцо вернулся!

А что, если сорвет крышу или сломанная ветка разобьет окно? Или упадет от ветра свеча и в доме начнется пожар?..

Тяжесть сдавила ей грудь. Это мокрые каменные статуи окружили ее кровать и смеялись над ней. «Ни-и-и-на-а, Ни-и-и-на-а», — слышались их насмешливые голоса.

— Нина, Нина, все в порядке. Я здесь. Вам просто приснился дурной сон.

Нина открыла глаза. Она лежала в поту, перед глазами все кружилось. Статуи куда-то отступили, насмешки смолкли, а перед ней стоял Лоренцо и крепко прижимал ее к себе. Она не могла этому поверить и, не в силах вымолвить ни слова, прильнула лицом к его мокрой рубашке. Вероятно, она кричала, звала на помощь, но теперь находилась в полной безопасности — Лоренцо здесь, и, значит, ей ничто не угрожает. Сердцебиение вновь возобновилось, когда она почувствовала, как сильно бьется его сердце.

Нина отодвинулась от него. Его взгляд не был насмешлив. Наоборот, он глядел на нее ласково и заботливо. Он промок насквозь. Мокрые волосы еще круче завились, и Нина едва удержалась, чтобы не дотронуться до них. Ох, как ей хотелось запустить пальцы в эти роскошные кудри!

Наконец, подавляя рыдания и задыхаясь, она выговорила:

— Это было ужасно. Статуи хотели наброситься на меня, ветер завывал и…

— Это был сон, милая. Мне не следовало оставлять вас, — он сильнее сжал ее.

— Я видела дурные сны только в детстве. Это было, когда мне сказали, что я не их… Никто не мог понять… я была совсем одна…

— Но теперь вы не одна, Нина, милая. Я здесь, с вами.

Нина окончательно проснулась. Господи, что она сейчас сказала?

— Мне уже лучше, — пробормотала она и хотела высвободиться из его рук, но он продолжал крепко держать ее.

— Я спущусь вниз и принесу вам бренди, чтобы вы успокоились. Не двигайтесь, — приказал он, но голос его звучал нежно.

Он вышел из комнаты, а Нина закрыла глаза и натянула до подбородка простыню. Как глупо получилось! Он, видно, пришел домой, услышал ее крики и, наверное, стал проклинать себя за то, что вообще отыскал ее. Она мешает ему, он считает ее идиоткой, испугавшейся темноты. Но он назвал ее «милая»!

Неужели? Она была не совсем уверена в этом, так как страшные видения все еще всплывали в памяти, подобно жутким призракам. Но даже если он и назвал ее «милой», то не вложил особого смысла в это слово.