— Вроде обошлось, — она тоже облегченно вздыхает.
— Вот и ладушки, — хорошо, что на лице не осталось синяков, а то, как я с Федькой в клуб заявлюсь, раскрашенный?
Я направляюсь в ванную под мамины напоминания, что если есть царапины, то их непременно надо смазать йодом. Внимательно оглядываю себя в зеркало, явных следов, что меня мутузили, вроде бы нет. Неужели это и есть мой отец — родитель, так сказать? И мне никогда не уйти от этого жизненного факта. И оттого, что мы повязаны одной судьбой, и от этого мне никуда не деться — вырасту и стану таким же? Вот с грустными размышлениями я дожевываю новую порцию злосчастных пельменей, которые мама выуживает из кастрюли, превратившиеся в холодную слипшуюся жижу, но я, тем не менее, проглатываю, хоть это требует немалых волевых усилий с моей стороны. На душе гадко и тошно. Я по пальцам могу пересчитать сколько раз видел его трезвым. В бою между семьей и водкой перевес остается на стороне ее родимой, беленькой. Даже победа «Спартака» уже не так радует. Меня сейчас ничто не радует.
Часом позже, сидя на диване и тупо уставившись в телик, я услышал длинный звонок в дверь. Это Федор. Переминаясь с ноги на ногу в прихожей, он чего-то бормочет, здороваясь с мамой, и торопливо тянет меня за собой на улицу. Маме ничего не остается, как прокричать вслед, чтоб я возвращался вовремя. А когда это — вовремя? Ни она, ни я не знаем.
Она у меня хорошая, просто невезучая какая-то и зарабатывать не умеет, и все у нее из рук валится. Да и с папаней моим ей тоже крупно повезло, он как крылья подрезал маме, она как с ним распрощалась, от мужиков шарахаться стала. Все ей алкоголики мерещатся. Мне-то еще лучше оттого, что к нам домой не въехал кто-то, кто шиманял бы в семейных трусах круглые сутки и хрустел бы лежа перед теликом, только ее жалко, очень уж она одинокая.
* * *
Мы шагаем по лужам, и Федька расписывает их организацию. Послушать его, так никого лучше, чем тамошние ребята, он в жизни не встречал: собрались пацаны, которые по-настоящему Россию любят, без таких, как они, страна пропадет. Наконец мы дотопали до штаб-квартиры, оказавшейся вообще-то подвалом. Легкое разочарование сменяется приятным удивлением, когда оказываемся в чистом и просторном помещении, не лишенным респектабельности современного офиса. Ощущение дисциплины и порядка всему придает подтянутого вида парень, со строгим видом, восседающий за столом. При виде нас, он по-военному вытягивается и, одернув черную рубашку, приветственно вскидывает руку:
— Будь здоров, брат.
— И тебе желаю здравия, брат, — излишне важно, на мой взгляд, ответствует Федор. Мы переступили порог, и Федька сразу подпоясался как-то, подтянулся. И Федькой уже не назовешь, только Федором.