– Может, но не будет. Поверь, ее всегда надо держать в страхе, что ты уйдешь, что любишь не до конца: еще немного и… И это должно быть всегда. Никогда не выкладывай все, что имеешь, в один прием. Придержи про черный день.
Они были почти около дома Лены. Но Алексей, поглощенный спором, не видел, где они идут.
– У тебя философия с гнильцой, поверь, Коля! Показывать до конца все, совершать безумства, мучиться!.. Стой, да мы около Ленки! Коля, погоди, я забегу, а лучше – вместе. Возьмем ее и встретимся наконец все вместе. А? Пошли! – И он первым побежал в подъезд.
– Погоди, Леха! – крикнул Николай и ринулся следом. – Леха! Слушай, мне надо сказать!..
Лифт не работал. Алексей взбежал но ступенькам первым. Слышались шаги Николая и его крик:
– Да пойми ты, чудак… – Он остановился пролетом ниже, тяжело дыша.
Алексей позвонил, и вдруг заработал лифт. Кто-то поднялся на этаж ниже.
Лена открыла. Она была спокойна на этот раз.
– Ленка, ты понимаешь… – начал Алексей. Лифт пошел вниз. – Вот Николай хотел тебе сказать, что… – Он обернулся. Николая не было. – Ушел, чудак! А хотел извиниться! Ты не обращай внимания, Елена, он вот такой парень! Просто эти два дня…
– Ты зайди, Алеша!
Алексей зашел.
– Мне надо тебе сказать… – Лена собралась с духом: – Я давно знаю Николая, и не только знаю. Я с ним…
– Я знаю, Лена, – серьезно сказал Алексей, – знаю все.
– Он тебе рассказал?
– Нет, я понял.
– Давно?
– В первый вечер.
– Почему же ты…
– Я не хотел тебя уступать. Мы были в равных условиях. Как говорят: игра была честной!
– И ты выиграл?
– Это знаешь только ты!
Она вдруг улыбнулась…
– Помнишь, как сбили женщину? Ты тогда с самого начала знал, что ничего страшного, а все равно заставил везти ее в больницу. Ты – хитрый.
– И влюбленный, как гимназист.
– А я не буду переводить «Могилу», – сказала Лена.
– Почему?
– Потому что… потому что она… про английскую аграрную реформу… А я в этом ничего не смыслю.
Конец
<1969 или 1970>
Ветер дует в мою бога душу, рвет, и треплет, и подгоняет, чтобы быстрей, быстрей. Мачты стонут, парус натянут до предела, как кожа на ребрах, готовая лопнуть. То колет, то бьет наотмашь. Он дует слишком сильно. Он учел только возможности крепкого корпуса – мол, выдержит – не один шторм его трепал. Но душа чувствительна к ударам – лопнула, и в ней дыра. И теперь сколько ни дуй – все в дыру, и судно на месте. И ветер напрасно тратит силы.
Надо залатать, а ветер и этому мешает, – он нетерпелив, как боксер после того, как послал противника в нокдаун и хочет добить. А ветер хочет, чтобы я плыл быстрее – туда, куда он дует. Но ведь у меня есть руль – и можно, используя силу ветра, плыть другим путем. А тот, который он предлагает… Можно поворачивать влево или вправо, можно даже идти галсами против ветра.