Во время визита матери мы как раз летали на квиддичном поле под присмотром Люциуса. Посланный тетей Цисс эльф сказал, что меня ждут в гостиной, и я прибежала туда прямо в костюме для полетов, держа в руке свою метлу, и даже стоя перед матерью сжимала рукоятку так, что побелели пальцы. Поблагодарив ее, я продемонстрировала свое сокровище… Мать брезгливо сморщила носик.
— Что? Метла? Нет, детка ты ошиблась, — визгливо засмеялась она. — Я не стала бы — НИ-КОГ-ДА — дарить метлу девочке, милая. Это ужасно, да-да. На метле ты выглядишь жуткой растрепой. Ни один мальчик не обратит на тебя внимания, так-то. Нет-нет, это не от меня, — закончила она, поцокав языком, и повернулась к Нарциссе, — Цисс, дорогая, я попрошу впредь воздержаться дарить такие подарки моей дочери, да еще и от моего имени! — строго сказала она. Нарцисса вспыхнула, но и бровью не повела.
— Блейз, солнышко, будь добра, предупреди Люциуса и Драко, что у нас гости, — сказала она ласково. Я, прикусив губу, опрометью бросилась к двери. Вылетев из гостиной, я крикнула кому-то из эльфов, возящихся с уборкой, чтобы они сказали хозяину, что в доме гостья, и бросилась наверх. Не так-то трудно было понять, что все эти чудесные подарки дарила мне совсем не мама. Я вбежала к себе, швырнула метлу в самый дальний и темный угол, бросилась на кровать, и рыдала, пока хватало сил, а потом сама не заметила, как уснула.
Дальнейшие события оставили в моей голове сумбурный отпечаток — я плохо помню, что именно переживала, и как смогла оправиться. Знаю только, что мать пробыла в имении недолго — пару дней, не больше. Зато после ее отъезда, первый и чуть ли ни единственный раз в моей жизни, Люциус усадил меня к себе на колени, как раньше сажал только Драко, и бесконечно мягко и терпеливо стал объяснять мне, что мать все-таки любит меня, просто она такой человек, который совсем не умеет никак выражать свою любовь…
Не знаю, что именно он сказал тогда Драко, но с тех пор младший Малфой… не то, чтобы изменил свое отношение ко мне, однако стал обращаться со мной с какой-то необычной для него мягкостью и осторожностью, словно я была чем-то очень хрупким. Конечно, случались и исключения, мы ссорились, ругались, обижались друг на друга… Но именно с тех пор он стал мне больше чем братом — он стал моим лучшим другом.
От воспоминаний меня отвлекла открывшаяся дверь купе, и Дрей, весьма благодушно настроенный, плюхнулся на сидение рядом со мной, и небрежно кинул мне на колени шоколадно-миндальный батончик — мой любимый, о чем ему, конечно, было прекрасно известно.