— Покупай! — жарко убеждал он. — Сегодня ты обнову берёшь — а завтра саму замуж берут!
— Может, я и возьму, — охотно подтвердил молодой боярин. — Как тебя зовут, государыня?
Филипп давно не видел сразу столько женщин. На суровых Соловках он уже начал забывать, как важна людям эта сторона жизни.
Филипп добрался до своего купца, обвешанного гроздьями разных обуток, связанных за ушки. Купец с готовностью развернул грудь перед покупателем. Но Филипп рассматривал не мужские сапоги, а нарядные женские сапожки.
— Как считаешь, вот эти впору девчонке, ну, годов тринадцати? — неловко спросил продавца Филипп.
Продавец хмуро посмотрел на Филиппа.
— Как я без девки скажу? — строптиво ответил он.
— Не подойдёт она сюда, боится, — пояснил Филипп.
— Все боимся, да босыми не ходим, — отрезал продавец.
— Ладно, — вздохнул Филипп. — Давай эти… Велики окажутся — тряпочкой набить можно…
Вокруг Филиппа вдруг что-то изменилось: до этого мгновения на торгу каждый говорил о своём, а сейчас — словно бы все заговорили об одном и том же. Нарастало беспокойство.
— Чего там, люди добрые?..
— Государь призывает!..
— Кого бить собираются?..
— Деньги-то швыряют?..
— Ну, государь, нет ему покоя!..
Народ потихоньку потёк с моста на замоскворецкий берег.
Продавец решительно выдернул сапожок из рук Филиппа.
— Девкам обновы покупать — не дело для тебя! — сердито сказал он Филиппу. — С такими монахами нам спасенья не будет! Все вы там!..
Продавец не договорил, обхватил весь свой товар в охапку, оберегая, и торопливо пошагал прочь с моста. Люди бросали свои дела и тоже убегали.
Филипп растерянно оглядывался, ничего не понимая. Наконец он увидел странную толпу, что двигалась к мосту от Боровицкой башни, и услышал крики с завываниями.
По сходу улицы от Кремля к мосту ползла огромная толпа. Именно — ползла на карачках. Филипп разглядел спины множества людей. По краям толпы ехали конные опричники. В руках у них были мётлы: опричники с сёдел словно заметали встречных прохожих в ползущую кучу народа. Люди разбегались с пути опричников.
— На колени, холопы! — кричали опричники. — Все за государем!
Толпа то ли рыдала, то ли молилась, то ли каялась. Из её гущи доносились вопли отчаянья, стоны и всхлипы. Филипп никогда не видел такого. Но изумление постепенно превращалось в негодование.
Ничего из того, что ему встречалось, Филипп не пропускал без размышления. У него был хозяйский ум владыки большого монастыря. А на той Руси, в какую Филипп вернулся с полуночного океана, всё оказывалось не так, как надо, — нехорошо. Не по правде. И всегда виной тому были кромешники.