Царский зверинец занимал обширный подвал. Едва Маша вошла, всё вокруг захлопало и закружилось стаей голубей. Царские голубятники прикормили птиц и приучили жить в подвале.
Маша сначала испугалась, а потом засмеялась. Сжавшись, вздрагивая, она стояла и жмурилась, а голуби садились ей на плечи и на голову. Иоанн любовался Машей.
— Ты, внученька, им по нраву, — ласково заметил Иоанн.
— Это матушки Богородицы птички, дедушка, — ответила Маша.
Иоанн вдруг ухнул, как сова, и, приседая, завертелся на месте, размахивая руками. Голуби взвились, мечась во все стороны.
— Страшный я? — грозно спросил Иоанн.
— Не страшный! — весело ответила Маша.
Иоанн снова взял её за руку и повёл вдоль клеток.
Они посмотрели на зайцев, на рысь, на баранов с крутыми рогами, на львицу, на заморского павлина. Но Машу больше всего поразило колесо с белками. Такого Маша никогда не видела.
Заворожённая, Маша долго смотрела на потешный бег белки, пока белка не юркнула из колеса в дырку своего домика.
— Чудо-то какое, дедушка! — восторженно прошептала Маша, глядя на Иоанна сияющими глазами.
Медвежий загон был обнесён толстыми брусьями. Один из медведей стоял у бруса и шумно нюхал воздух.
Маша спокойно просунула в проём руку и погладила медведя по носу. Иоанн оторопел.
— Эк!.. — охнул он, — Ты осторожней, внучка!..
— Мишки меня не укусят, дедушка, — беспечно ответила Маша. — Я когда по лесу ходила, на меня мишка выбежал, зарычал. А матушка на мишку платочком махнула, он поклонился и упятился. Матушка сказала мне, что меня мишки не тронут.
— Какая матушка? — удивился Иоанн. — Ты же вроде сирота.
— Моя матушка, — уверенно ответила Маша. — Она со мной везде ходила. Она меня жалела, кормила, а я ей песни пела. Я не сирота!
Иоанн с подозрением оглядел Машу.
В душе его зрело могучее подозрение, которое ему начинало казаться прозрением. Блаженная бродяжка, чистая душа… Неужели и вправду бесплотная Дева ходила вместе с ней по земле? А с кем ещё ходить Деве? И кто ещё сможет увидеть Деву?
— Какая матушка с тобой ходила? — осторожно переспросил он.
И Маша бестрепетно пояснила:
— Да Богородица же!
— Всё мы тебе уже приготовили, владыка, — ухмыльнулся Алексей Басманов. — Федька, давай печать!
В Тронной палате Опричного дворца, полном дьяков и кромешников, Филиппа усадили на трон и придвинули под ноги любимую царскую скамеечку. На столике по правую руку выложили бумаги, поставили чернильницу. Федька Басманов вытащил из кармана царскую печать и, дохнув на неё, потёр о рукав, а потом грохнул печать на столик, словно чару выставил.