– Пойдемте, синьоры, – проговорил Томаззино по–английски, причем довольно чисто, – здесь недалеко, а на улице слишком жарко.
– Ты знаешь английский? – удивленно спросил сэр Колин.
– Да, синьор. Падре научил меня, и сейчас я разговариваю на нем немногим хуже, чем на родном.
– А чему еще научил тебя падре?
– Еще он научил меня разговаривать на русском, синьор, но этот язык я знаю хуже. Падре говорит, что русский язык знать еще полезнее, чем английский…
Жилище Томаззино было таким же, как остальные, может, чуть побольше. Одна его стена представляла собой каменную скалу, дом лепился прямо к ней. Внизу столовая, кухня, еще одна комната – и комнаты наверху, видимо, для гостей. Навстречу им вышла пожилая, полноватая женщина, типичная итальянка, с перемазанными мукой руками. Увидев сына, она затараторила на итальянском со скоростью станкового пулемета, но Томаззино веско бросил несколько слов, и она затихла, ушла обратно в дом. Здесь одно слово мужчины стоило десятка слов женщины…
– На сколько вам нужна комната?
– Дней пять, может, семь, – пожал плечами сэр Колин, – не знаю.
– Тогда с вас пятьсот лир[6] за комнату с пансионом в день. Еда, извините, местная…
– Это ничего, Томаззино. – улыбнулся сэр Колин. – Если она такая же вкусная, как то, что я ел в придорожной траттории, я с радостью ее отведаю…
12 июня 1996 года.
Белфаст, Северная Ирландия.
Touts will be shot…
Широкие, размашистые, неровные буквы на иссеченной осколками кирпичной стене на уровне человеческого роста. Противоположная стена, несколько десятков метров от меня. Писали явно баллончиком, сейчас такие продаются – краска и аэрозоль. Очень удобно, небольшой баллончик помещается в карман, его легко носить, а при полицейском обыске – быстро сбросить…
Touts will be shot…
Это написано поверх одного из бесчисленных плакатов, развешанных британской оккупационной администрацией. Смех и грех, но такие плакаты обычно вешают там, где произошел взрыв, чтобы прикрыть ими от людских взоров изрешеченную стену. Вот и здесь – мелкие выбоины вверху, внизу они крупнее. На кирпиче большой, бросающийся в глаза плакат, на котором черным по белому написано: «If you have information about murders, explosions or any other serious crimes, please call… In complete confidence»[8]. А поверх этого плаката, как символ сопротивления, продолжающегося годами и десятилетиями на этой оккупированной земле – touts will be shot…
Этот город давно уже мертв, это видно любому, кто приезжает сюда. Да, по улицам ездят машины и ходят люди, да, торгуют магазины, если на улице нет очередных беспорядков – но этот город мертв. Мертв – потому что его убили, и сейчас это – просто разлагающийся труп. Только вместо мертвечины здесь остро пахнет взрывчаткой…