Под прикрытием (Маркьянов) - страница 329

. Ведь что такое современный реактивный самолет? Это скорость, которая почти никогда не бывает нужна. Это огромный расход топлива. Это катастрофически низкий ресурс реактивного двигателя по сравнению со старым добрым поршневиком. Поэтому и было реактивных самолетов: по два-четыре на базу, а все остальные – как раз противопартизанские.

По правилам, на базе всегда должна быть в «готовности номер один» как минимум пара «Либерти». На базе «Чаффи» под Пешаваром сегодня было дежурство майора британских ВВС Стивена Пелтора и его нового напарника, лейтенанта Гримшоу. В самолетах дежурному экипажу сидеть не обязательно – поэтому самолеты стояли в полной боевой – вооруженные и заправленные – на своих местах, ближайших к ВПП, а Гримшоу и Пелтор неспешно пили чай в расположенной недалеко отсюда комнате отдыха дежурной смены летного состава.

Если посмотреть на этих двоих, то сложно будет найти двух более несхожих внешне людей. Высокий рыжий усатый здоровяк Пелтор – и субтильный блондин Гримшоу, который на фоне Медведя просто терялся. Медведь – такое прозвище было у Пелтора на авиабазе, а надо сказать, прозвища здесь удостаивался не каждый.

Сейчас Пелтор, вкусно прихлебывая горячий чай из своей фирменной синей кружки, пересказывал Гримшоу одну из историй его богатой летной практики. Рассказывать истории Пелтор был большой мастак, хоть книгу пиши…

– Так вот и смотрели. Летали мы тогда в паре с Шоу – ну, знаешь, был такой шутник. Сейчас он на гражданке шутки шутит, потому как в армии с чувством юмора хреновато. И вот вызвали нас, срочное задание… ну, мы взлетели, с полной нагрузкой, летим, едва горы переваливаем. А вызвали нас стрелки бригадира Кирби – их сильно прижали в ущелье. Ты при Кирби служил?

– Нет, не припоминаю…

– Много потерял. У него проблема была. Психологического скорее плана. Он облысел лет в тридцать и этим очень мучился, даже пересадку волос пытался сделать. Другим по барабану, многие специально наголо голову бреют, чтобы волосы не мешали и парикмахерской не заморачиваться. А Кирби, наоборот, это задевало. И вот мы выходим на цель, а он в рацию орет: у меня сигнальных ракет нет, я дам несколько выстрелов трассерами, чтобы передний край свой обозначить. У меня ракет нет, не врежьте по нам!

– Ну и?

– Ну и дал этот Кирби несколько выстрелов трассерами, как и обещал. А места там поганые – некоторые ущелья такие, что едва самолет вмещают. Мы снижаемся, я и думаю: если сейчас с самого верха врежут – хана нам сразу. Вообще жутко, когда в ущелье летишь – это, как коричневая пелена по обе стороны фонаря кабины, и неба не видно. Врезали мы изрядно – у нас кассетные бомбы были, их в первый заход сбросили, чтобы самолет полегче и поманевреннее стал. Вторым заходом – из пушек прошлись по выявленным точкам. В общем – всем, чем смогли, тем и помогли. Вернулись без проблем – а Кирби там остался, ему с «Виндикейторов» контейнеры сбросили с боеприпасами, и он решил остаться. На базу он вернулся через неделю. А по правилам полагалось нам выпивку поставить – в благодарность за помощь. Вот он приходит сюда, в эту самую комнату, и начинает распинаться – мол, парни, вы молодцы и все такое. Не будь вас – и все бы мы там полегли. Только, говорит, скажите – как вы так ювелирно отработали, что буквально перед передним краем положили. Ну а Шоу – такая манера его была дурацкая, возьми да ляпни: мол, все знают, сэр, – там, где лысина на солнце сверкает, там и передний край…