Стихотворения, поэмы, 1924-1925 (Маяковский) - страница 14

На первую страницу
,
и кто персюки́
      и персики?
И вдруг вопьешься,
         любовью залив
и душу,
   и тело,
      и рот.
Так разом
      встают
         облака и залив
в разрыве
         Байдарских ворот>*.
И сразу
   дорога
      нудней и нудней,
в туннель,
        тормозами тужась.
Вот куча камня,
         и церковь над ней —
ужасом
   всех супружеств.
И снова
   почти
      о скалы скулой,
с боков
   побелелой глядит.
Так ревность
      тебя
         обступает скалой —
за камнем
        любовник бандит.
А дальше —
      тишь;
         крестьяне, корпя,
лозой
   разделали скаты
Так,
   свой виноградник
         по́том кропя,
и я
      рисую плакаты.
Пото́м,
   пропылясь,
         проплывают года,
труся́т
   суетнею мышиной,
и лишь
   развлекает
            семейный скандал
случайно
       лопнувшей шиной.
Когда ж
   окончательно
         это доест,
распух
   от моторного гвалта —
— Стоп! —
   И склепом
         отдельный подъезд:
— Пожалте
      червонец!
         Ялта.

[1924]

Владикавказ — Тифлис>*

Только
   нога
      ступила в Кавказ,
я вспомнил>*,
      что я —
         грузин.
Эльбрус,
      Казбек.
         И еще —
         как вас?!
На гору
   горы грузи!
Уже
   на мне
      никаких рубах.
Бродягой, —
      один архалух>*.
Уже
   подо мной
         такой карабах>*,
что Ройльсу>* —
         и то б в похвалу.
Было:
   с ордой,
      загорел и носат,
старее
   всего старья,
я влез,
   веков девятнадцать назад,
вот в этот самый
      в Дарьял.
Лезгинщик
      и гитарист душой,
в многовековом поту,
я землю
   прошел
      и возделал мушо̀й>*
отсюда
   по самый Батум.
От этих дел
      не вспомнят ни зги.
История —
      врун даровитый,
бубнит лишь,
      что были
         царьки да князьки:
Ираклии,
       Нины,
         Давиды.
Стена —
       и то
      знакомая что-то.
В тахтах
       вот этой вот башни —
я помню:
       я вел
      Руставели Шо́той
с царицей
         с Тамарою
         шашни.
А после
   катился,
          костями хрустя,
чтоб в пену
      Тереку врыться.
Да это что!
      Любовный пустяк!
И лучше
      резвилась царица.
А дальше
       я видел —
         в пробоину скал
вот с этих
         тропиночек узких
на сакли,
       звеня,
      опускались войска
золотопогонников русских.
Лениво
   от жизни
          взбираясь ввысь,
гитарой
   душу отверз —
«Мхолот шен эртс>*
         рац, ром чемтвис
Моуция
   маглидган гмертс…»[5]
И утро свободы
          в кровавой росе
сегодня
   встает поодаль.
И вот
   я мечу,
      я, мститель Арсен>*,
бомбы
   5-го года.
Живились
      в пажах
         князёвы сынки,
а я
   ежедневно
      и наново
опять вспоминаю
         все синяки
от плеток
        всех Алихановых>*.
И дальше
      история наша
Следующая страница