В полночный зной в кафе у Иордана
смешалось все. Коктейль не остужал.
Лица касался вдохновенный жар:
мягка волна взрывная, как сметана.
Дрожит висок. Куда нам наступать?
Восток разрознен. Всюду рубежи.
Смешалось все. И жалок автомат.
Мозг ужасом раздавлен, как томат.
О, позвоночник мой, тебя не убежишь!
Над океаном мороки возникли,
их шаг гремит, как радостный скелет.
Здесь полночь бьют изящные зенитки,
их алый зев к Всевышнему воздет.
Но не дарует Он ни окрика, ни вздоха.
Грудные клетки в крике рвет пехота,
сердца на волю отпускает, озверев.
И пенье упокойное Востока.
И горла тонкие зениток на заре.
Держитесь дальше блеска папирос:
здесь снайпера не верят в светлячков.
Где тот семит, что задал нам вопрос?
Ответ готов, зайдите после трех
стаканов. Мальчик, выдай нам гранат.
И ножик — разрезать его на части,
и блюдо, чтобы алый сок собрать.
Аллах Акбар, о кроткий мой собрат!
Нарушим это пошлое всевластье.
Восход. Восток теряет рубежи.
Сдирая шкуру, сладко обнаружить
ржаное мясо. Здесь наслоен жир.
Топчу ногой: Восток, яви мне душу!
Ужели она — жалкая прореха?
Внутри Саддама ветер ищет эхо.
Внутри Адама глухо, как в земле.
Но на Содом заявится проруха
в ушанке и с лицом навеселе.
Страшись тогда, испитый неврастеник,
вомнет тебя спокойная пята.
И будет мир. И в мир придет цветенье.
Корявых гусениц увидим мы в цветах.
Взойдет бесстрастно сумрак галифе,
не разделив виновных и безвинных.
Пока же мы немного подшофе.
Восток завис в израильских кафе.
Мы слушаем пластинку Палестины.
Мясной концерт в кафе у Иордана...
...уж лучше ржавою слюной дырявить наст,
лицом в снегу шептать: «Ну, отстрелялся,
воин...»,
не звать ушедших на высотку, там, где наш
кусок земли отобран и присвоен,
и лучше, щурясь, видеть ярый флаг,
разнежившийся в небесах медово,
и слышать шаг невидимых фаланг,
фалангой пальца касаясь спускового,
и лучше нежить и ласкать свою беду,
свою бедовую, но правую победу,
питаясь яростью дурною, и в бреду
нести в четверг то, что обрыдло в среду, —
вот, Отче, вот Отечество, и всё: