Сегодня мы — все еще достаточно трезвые и куда более веселые, чем час назад, — выпили... мы собрались с силами и пересчитали... да, выпили только шесть бутылок.
Две — пока рыли могилу. Три на поминках. И еще одну в подъезде.
Вот набрали на седьмую и пошли искать ее.
Обнаружили магазин и приобрели там все, что желалось. Водка исчезла в безразмерной Вовиной куртке, сухарики я положил себе в карман, перебирая пальцами их шероховатость.
— Я не хочу больше пить на улице, — сурово закапризничал я.
— А кто хочет? — ответил Вова. — Что ты можешь предложить?
Предложить мне было нечего, и мы какое-то время шли молча, постепенно теряя тепло, накопившееся в подъезде, где хотя бы не было ветра.
— Слушайте, у меня где-то здесь одноклассница жила, — вдруг оживился Вова.
— Ты когда в школе-то учился, чудило? — спросил я.
Вова ничего не сказал в ответ, разглядывая дома. Они стояли в леденеющей полутьме, повернувшись друг к другу серыми боками, совершенно одинаковые.
Несмотря на холод, выпитая в подъезде водка медленно настигала: но опьянение не приносило уже радости, его приходилось, как лишнюю ношу, носить на себе, вместе с ознобом и сумраком.
Даже не верилось, что еще может быть хорошо; что существуют тепло и свет; тоскливо желалось прилечь куда-нибудь. Только домой не хотелось, там на тебя будут смотреть страдающие глаза.
Вова водил нас по дворам, ссутулившихся, молчаливых, упрятавших головы в куртки; черные шапочки наши были натянуты на самые носы.
Самому Вове все было нипочем, он по-прежнему носил свою красную рожу высоко и весело.
— Всё! — воскликнул он. — Здесь!
И угадал. Нам открыла дверь маленькая, черненькая, но взрослая уже девушка и, чего мы совсем не ожидали, приветливо нам улыбнулась.
Вова ее как-то назвал, но я не зафиксировал, как именно, просто ввалился в квартиру и сразу заметил, что там вкусно пахло.
На самом деле ничего особенного — просто парил горячий борщ на кухне. С мороза кастрюля красного борща вполне обоснованно кажется ароматным волшебством, а то и божеством. Что-то есть в ней языческое...
Мы разделись, с трудом двигая деревянными руками, стянули ледяную обувь и прошли в большую комнату, где сидел какой-то парень. Увидев нас, он сразу засобирался, и никто его не попросил остаться.
Вову, похоже, ничего не смущало. Ему было все равно, что мы пришли незвано, расселись как дома и ничего с собой не принесли.
«Как же не принесли, — так рассуждал бы, если б умел, Вова, — а вот водка у нас».
Он сходил за бутылкой, до сей поры спрятанной в куртке (не извлекал, пока этот неведомый нам парень не ушел прочь), и показал водку своей однокласснице.