Штрекар отозвался тотчас же.
— Это Гашпарац. Ты не мог бы заскочить ко мне?
— Что-нибудь важное?
— Да. Я бы сам пришел, да знаешь…
— Что случилось?
— Я получил фотографию Ружицы Трешчец, она снята в аэропорту. Кто-то мне ее послал анонимно.
— Анонимно? Тебе?
— Да. Принесли утром, пока мы с тобой ездили в «Металлимпэкс».
— А что на ней?
— Не очень много. Кроме девушки немало людей… Видна дата и время…
— Погоди, я сейчас.
Гашпарац прошелся взад-вперед по комнате. Потом попросил секретаршу провести к нему Штрекара сразу же, как тот появится. Потом снова стоял возле окна. Штрекар шел пешком. Он пересекал площадь огромными шагами, заложив руки за спину и несколько подавшись вперед, так что показался Гашпарацу провинциальным чудаком или полоумным изобретателем. Не без иронии подумалось: «Вот тебе и милицейская заповедь — не привлекать к себе внимания».
Прямо от двери Штрекар направился к письменному столу, походя хлопнув Гашпараца рукой по плечу в знак приветствия. Он взял конверт и буквально рухнул в одно из кресел, как обычно. Пока он рассматривал фотографию, Гашпарац стоял у окна и выпускал колечки дыма в сторону солнца.
Штрекар изучал фотографию несколько минут молча. Затем, прищурив глаз из-за дымящей сигареты, которую яростно жевал зубами, так что фильтр уже превратился в жвачку, сказал:
— Интересно.
— Что тебя заинтересовало? Я ничего особенного не рассмотрел, — произнес Гашпарац, притворяясь наивным.
— Ты недостаточно информирован, — изрек Штрекар. — Ты не мог увидеть то, что увидел я.
— И что же это такое?
— Дата. Пятое марта.
— Что же она означает?
— То, что шестого марта была совершена кража в «Гефесте». Там, где прежде работал Валент Гржанич.
— Папа!
— Да?
— Пап, куда мы с тобой пойдем в воскресенье?
Они сидели в гостиной, окна в сад были открыты, можно рукой дотянуться до веток, солнце освещало кусочек пола между радиатором и персидским ковром госпожи Аделы, и лакированный паркет сверкал. Лерка сидела в кресле, погрузившись в чтение модных немецких журналов, но, как показалось Гашпарацу, услышав вопрос дочери, настороженно приподняла голову. Он тоже укрылся за газетой, хотя и не читал, а девочка, скрестив по-турецки ноги, сидела в кресле с комиксами, которые регулярно приносил ей Гашпарац. Утомившись от чтения, она прижала к носу палец — засунуть его в ноздрю не решалась — и спросила:
— Куда, папа?
— А ты бы куда хотела?
— Ну ты же всегда придумываешь, а не я.
— Пока еще ничего не придумал. Скажу вечером, идет?
— Ладно. Только обязательно!
И девочка снова погрузилась в чтение.