— Мамы нет, — сказала она. — По вечерам она работает. Сами понимаете, уборщица. Удалось устроиться еще в одно место. Денег не хватает, знаете ведь, как мы живем.
— Разве так… трудно? — осторожно спросил Гашпарац.
— Нелегко. Мамино жалованье маленькое. Она берется за любую работу, и все гроши. Может, мне придется бросить учебу.
— А сколько вам осталось?
— Еще год.
— А если бросите — что станете делать?
— Еще не знаю. Может, уеду куда-нибудь. Или кончу какие-нибудь месячные курсы. Или еще что. Сил нет смотреть, как мать надрывается. Конечно, на ее жалованье мы бы кое-как перебились. Но ей пора отдохнуть. А кроме того, она совсем упала духом, сами понимаете.
— И что говорит?
— Ничего. Молчит. А это хуже всего. Не любит, когда ей напоминают.
— Может быть, тогда и лучше, что ее нет дома. Я ведь хочу кое-что выяснить.
— Спрашивайте, — разрешила девушка. — Что знаю — скажу. — Гашпарацу понравилась ее собранность, уверенный тон и рассудительность, которые нечасто можно встретить у таких юных особ.
— Да, да, конечно. Я просто хотел узнать, нет ли чего нового. И главное, не приходил ли Валент.
Девушка минуту колебалась. Потом тихо ответила:
— Да. Приходил.
Гашпарац не скрыл удивления. Этого он не предусмотрел. Теперь и дождь, и шлепанье в темноте по грязи отступили на второй план.
— Приходил? И как все это выглядело? Как он себя вел?
— Да опять не так, как надо, — тихо говорила девушка. — Я вижу, вы думаете, пришел, мол, человек, не забыл старое… Но это совсем не то.
— А что?
— Он пришел, когда мамы не было дома. Под вечер. Ну, вроде вот как вы сейчас. Посидел, выпил рюмку и ушел.
— И все? А что говорил?
— Ничего. Спросил, как у меня дела.
— И только?
Девушка молчала, опустив голову. Волосы зачесаны назад, лоб открыт, лицо в полутьме невозможно было рассмотреть. И все-таки Гашпарац почувствовал, что ее терзают сомнения. Поэтому он подсказал:
— Что он хотел?
Она наконец решилась. Подняла голову и испытующе посмотрела ему прямо в глаза. Заговорила спокойно, как прежде.
— Он хотел взглянуть на ее вещи.
— На какие?
— На бумажки.
— И? Вы показали?
— Конечно. Их немного, вы сами видели.
— Он что-нибудь взял?
— Нет. Только посмотрел, да так, будто они не больно-то его и интересуют. Потом велел мне все как следует сложить.
— Значит, он не нашел, что искал?
— Нет.
— А что сказал?
— Пригрозил, что меня… что мне плохо будет, если кому-нибудь проболтаюсь о его приходе. Да что тут скрывать, если уж я вам сказала, что он приходил, могу и все остальное. — В темноте голос девушки звучал особенно тихо, она почти шептала. Гашпарац подумал, что сцена напоминает исповедь в костеле. Полумрак в маленькой кухоньке способствовал сближению и взаимному доверию, хотя откровенность девушки скорее объяснялась одиночеством, отсутствием человека, которому она могла бы открыться, с кем могла посоветоваться.