Когда зазвонил телефон, Филипп Гашпарац не сразу сообразил, что к чему: он заснул под утро как-то вдруг и неожиданно и сразу погрузился в бездонное море сна, забыв даже потушить лампу. Во сне он бежал больничными коридорами, искал кого-то, за каждым поворотом начинался новый коридор, точно такой же, как предыдущий, только более длинный, по обе стороны его мелькали белые двери, и всюду царила тишина, глубокая и мертвая, какой наяву не бывает.
— Алло?
— Это Штрекар. Я тебя разбудил?
Гашпарац взглянул на часы. Полвосьмого. Он солгал:
— Нет. А ты ложился?
— Нет. Ты можешь со мной встретиться?
— Конечно. Что-нибудь важное?
— Звонил фотограф.
— Да?
— Кто-то еще спрашивал о фотографии.
Они договорились о встрече, и Гашпарац побежал в ванную. Провел рукой по подбородку, стал умываться. Он опаздывал на работу. Дочка ушла в школу. Он представил себе, как она на цыпочках проходила мимо дверей гостиной, чтобы его не разбудить. С полотенцем на плече вернулся в комнату и позвонил в контору. Когда клал трубку, в дверях появилась Лерка.
— Я не стала будить тебя, думала — ты очень устал.
— Неважно. Мне сейчас надо встретиться со Штрекаром. Он говорит — срочное дело.
Быстро оделся, завязал галстук, на ходу причесался. Она смотрела на него, прислонившись к дверному косяку; сегодня, когда муж снова обрел свой привычный вид, выражение понимания, которое он перехватил на ее лице вчера вечером, исчезло. Если оно вообще было, если оно не померещилось ему вчера от усталости и возбуждения. Однако мысль эта сразу пропала.
Гашпарац едва успел собраться, как у калитки загудела машина Штрекара. Филипп выбежал из дому, и солнце ослепило его: небо было светло-голубое, а воздух, несмотря на ранний час, такой теплый, что сразу понимаешь — наступил первый предвестник знойного лета, день, который запомнится до следующей весны. Жмурясь, сел рядом со Штрекаром.
— Прямо к нему?
— И чем раньше, тем лучше.
Только сейчас Гашпарац вспомнил о том, что осенило его ночью. Он припомнил, как сидел на диване и под торшером изучал фотографию. Пытался разобрать номер машины. Рассматривал карточку в лупу и всякий раз убеждался, что ошибки быть не могло — номер он угадал точно.
Взглянул на инспектора. Тот, сидя за рулем, делал явное усилие сосредоточиться. Лицо было серым, глаза покраснели. Гашпарац вспомнил, как обрывки мыслей и логических выводов ночью стали складываться в некую ясную и рациональную систему, ведя его к заключению, которое никак не вырисовывалось целиком и для окончательной формулировки которого нужно было совсем немного, всего один шаг, казалось, стоило протянуть руку — и задача решена. Он сел за стол, что-то писал и рассчитывал, думал, снова писал и снова ходил взад-вперед по комнате. Наконец лег, положив руки под голову, и вдруг ощутил, что мысли летят сами собой, без всякого его участия, к чему-то устремляются, формулируют вывод. И тут его сразил сон.