— Листок вырван из блокнота, который мы обнаружили у нее дома, — сказал Штрекар, как бы читая мысли Гашпараца.
— С кем она жила? — спросил адвокат.
— У нее мать и сестра, отец умер восемь лет назад. Мать работает уборщицей, сестра учится в каком-то текстильном училище. Ее зарплата для них была существенным фактором.
Инспектор вздохнул и торопливо, нервозно закурил. Гашпарац знал, что Штрекар не любил, когда замечали, что в ходе расследования у него проявляется человечность, а не только соображения юридического характера.
— Кого-то подозреваете?
— У нее был парень. По логике подозрение падает на него. Но у парня — алиби, причем абсолютно твердое. Он с дружками сидел в корчме, там, неподалеку от дома. Его видели по крайней мере человек пятьдесят.
Они опять курили молча, наблюдая, как по оконному стеклу сбегают капли. Потом Гашпарац проговорил:
— Влада…
— Я понимаю, — перебил его инспектор, — хочешь узнать побольше.
— Если тебе это не помешает.
— Да, да. Слушай, завтра я буду на Гредицах. Поедем вместе, увидишь все своими глазами. Может, что-нибудь и тебе придет на ум. Может быть, кого-то из ее близких ты встречал раньше…
На этом они и расстались. Гашпарац вдруг почувствовал, что у него появилось действительно важное дело, и впервые за долгие годы с нетерпением ждал завтрашнего дня. Теперь, проезжая вдоль Медведшчака, он размышлял о том, как непорядочно он поступает, ухватившись за чужое горе, в надежде облегчить собственное, если не горе, то хотя бы страдание. Какая связь между этой девушкой с Гредиц, Ружей Трешчец, и им, его каждодневным, таким невыносимым для него существованием?
Не подымая головы, он вкатил машину в гараж. Только запирая ворота, бросил взгляд на дом. Одно окно было освещено. Должно быть, Лерка читает, лежа в постели. Надо бы несколько минут поболтать с ней о какой-нибудь чепухе. По-видимому, госпожа Адела, слава богу, уже отбыла к себе, в свои апартаменты в бельэтаже огромного дома старого Бизельчана. А дочка, вероятно, давно спит. Он не видел ее целый день.
Гашпарац не спеша шагал по дорожке к дому, гравий шуршал под ногами. С ветвей отцветших фруктовых деревьев капало. Он глядел на розовый свет ночника в спальне — как всегда, возникла мысль о том, кто купил эту лампу. Наконец он вошел в дом, словно под сень покойного тестя — человека, которого боготворил.
В квартире двигался осторожно, стараясь не производить ни малейшего шума, как будто боясь потревожить девочку, а на самом деле хотел избежать встречи с Леркой: жена была в состоянии закатить сцену, забывая о спящем ребенке. А дочка больше всего любила, когда он заходил к ней и будил, чтобы пожелать спокойной ночи.