— Ты Мартин Слоун. Ну, конечно, ты — Мартин Слоун, вот кто ты… Вот так я и выглядел…
Он не замечал, что его голос внезапно стал громким, и, уж конечно, никак не мог видеть, как напряжено его лицо. Мальчишка подался назад, а потом помчался вниз по ступенькам.
— Мартин! — крикнул ему вдогонку Слоун. — Мартин, прошу тебя… вернись! Пожалуйста, Мартин!
Он побежал было за ним, но мальчик уже затерялся в многоцветной толпе коротеньких штанишек, микки-маусовых рубашек и батистовых платьев матерей.
— Прошу тебя, Мартин! — снова закричал Слоун, пытаясь разглядеть мальчика. — Пожалуйста… не надо бояться. Я не сделаю тебе ничего дурного. Я просто хотел… Я просто хотел порасспросить тебя кое о чем… Я только хотел сказать тебе, — с нежностью продолжал Мартин, обращаясь уже больше к себе, — я только хотел сказать тебе, что потом случится…
Он повернулся и увидел давешнюю хорошенькую женщину. Она стояла рядом. Он закрыл глаза и провел рукой по лицу — ничего не понимающий, сбитый с толку.
— Не знаю, — слабо произнес он, — право, не знаю. — Он открыл глаза и уронил руку от лица. — Если это сон, я, надеюсь, проснусь…
Он снова стал слышать смех, музыку шарманки, ребячьи голоса.
— Я не хочу, чтобы это был сон, — сказал он. — О боже, я не хочу, чтобы это был сон!
Когда он перевел взгляд на молодую женщину, в ее глазах стояли слезы.
— Я не хочу, чтобы время проходило, вы меня понимаете? Я хочу, чтобы всегда было как сейчас…
Молодая женщина не понимала, что в этом человеке заставило ее испытывать к нему такую жалость. Ей хотелось успокоить его, но она не умела. Она только молча смотрела, как он повернулся и вышел из парка; и весь остаток дня она думала о нем, странном человеке с напряженным взглядом, который стоял в самом центре их парка, влюбленный в него.
Теперь Мартин знал, куда ему следует пойти. Это было все, что он знал. Все, кроме сознания того, что с ним происходит что-то странное. Что-то нереальное. Он не был испуган. Он только потерял внутренний покой. Он вернулся на Дубовую улицу и остановился перед своим домом. Снова почувствовал он, как воспоминания охватывают его. Он двинулся к дому по дорожке, поднялся по ступенькам и позвонил. Его всего трясло, но он не мог бы сказать ничего. Послышались приближающиеся шаги, дверь отворилась, и через сетку от насекомых на него уставился какой-то мужчина.
— Да? — спросил он.
Мартин Слоун не отвечал. Он не мог говорить. Восемнадцать лет назад дождливым, холодным, насквозь продутым ветром, мартовским полднем состоялись похороны его отца, он сам был на них, и вот теперь он смотрел на лицо своего отца там, по другую сторону сетки. Квадратная челюсть, глубоко сидящие голубые глаза, на редкость выразительные морщины, избороздившие лицо и придающие ему одновременно чуть насмешливое и мудрое выражение. Лицо его отца. Лицо, которое он любил. И это именно оно смотрело на него через сетку.