— Спасибо.
— Ну, пошли, капитан. Отдохнуть тебе надо. Отдыхать лучше, чем работать. Особенно — отдыхать перед работой. Сейчас у второго батальона мои ребята тебя до места проводят, так покороче будет. — Он забрал свой бинокль, привычно повесил на шею, приладил. Снял рукавицу, протянул руку: — Счастливо. Желаю, чтоб вы вернулись все.
— Мы постараемся, — просто пообещал Сосновский. — До встречи.
— Бриться будешь, командир? — спросил Дубиняк. — Я водички согрел. А то когда еще придется. — Засветил трофейную карбидную лампу.
Сосновский расположился за столиком из ящиков, прислонил к кружке карманное зеркальце. За эти дни лицо его, слегка схваченное морозцем, приобрело красноватый оттенок. Задубело от лесных ночевок, от студеного ветра, неласкового снежка. Подвернул ворот гимнастерки, намылил щеки. Вспомнилось: «Поищем. У нас много чего есть».
Видать, уже нашли: зашуршала на входе плащ-палатка.
— Можно? — немного стесняясь, жмурясь на лампу, вошел штатский на вид старший лейтенант.
Пригляделся, безошибочно нашел глазами Сосновского, представился. Щелкнул кнопками новенькой планшетки, достал документы.
— Садись, старлей. Минутку. — Сосновский закончил бритье, захватил кружку с чистой водой, вышел, ополоснул лицо.
Дубиняк, вышедший следом, протянул ему полотенце, флакон одеколона.
— Добрый деколон, командир. Питьевой. — И назидательно добавил: — Советский офицер должен хорошо пахнуть — коньяком, «Казбеком» и крепким деколоном.
Сосновский вернулся к столику, спросил прибывшего, придвинув к себе его документы:
— С мороза — чаю двести или спиртику сто?
— И того, и другого. Только побольше, — усмехнулся старший лейтенант.
— К нам, значит, прибыли? В опергруппу по борьбе с фашистским бандитизмом? Славно. И кто вы такой? — Сосновский взял командирскую книжку. — Как по имени звать?
— Сима, — просто и застенчиво ответил старший лейтенант.
— Это как? — несколько опешил Сосновский. Служба в угрозыске, конечно, удивляла его порой всякими странными фамилиями и именами. Помнится, был такой фигурант — Передрищенко. Над этой фамилией сыщики посмеивались. Тем более что ее обладатель и на допросах вполне ее оправдывал. Но вот позже оказалось, что есть такая фамилия, на У крайне милой, Гоголь ее упоминал. Но чтобы офицера, пусть и худенького, но все же мужика, звали женским именем… — Это как? — повторил Сосновский в растерянности. — Вроде женское имя.
— Не всегда, — чуть заметно улыбнулся старшой. — Серафим по паспорту.
— Что ж так чудно? Как же тебя угораздило?
— Батя окрестил. В честь преподобного отца Серафима. Батя у меня священник.