Через полчаса был готов настой в кружке, и Никки поднесла питье к губам отца. Он выпил. Потом его снова накрыли простынями. И так шло до тех пор, пока наконец удушье не начало отступать.
Сайрес по-прежнему дышал с трудом, но ему уже не приходилось бороться за каждый вздох.
— Я уж думал, на этот раз не выберусь, — проговорил Сайрес сиплым голосом.
Эмили взяла его за руку и нахмурилась. Ногти все еще были синими, а не розовыми, как им полагается.
— Ты еще не совсем выкарабкался, друг мой. Этот настой обычно действует куда сильнее.
Она взяла пустую кружку и задумчиво заглянула в нее, словно дело было в кружке.
Сайрес только улыбнулся и посмотрел в окно на закатное небо.
Лиана встала и пошла к двери.
— Я пойду варить ужин.
Никки не думала, что уже так поздно. Она вскочила на ноги.
— Надо накормить скотину.
Питер покачал головой, показывая, что ей лучше остаться с отцом. Сам Питер встал, чтобы уйти, потом обернулся и посмотрел на Сайреса долгим взглядом.
Сайрес с трудом поднял руку. У него хватило сил сказать лишь: «Что, сынок?» — но этого было довольно.
Питер рванулся к нему, упал на колени рядом с кроватью. Лицо Питера было искажено такой мукой, что больно было смотреть. Он дважды коснулся лба большим пальцем правой руки — это означало «отец». Потом он бережно взял в свои мозолистые ладони истаявшую руку Сайреса и прижался к ней щекой, безмолвно глядя в глаза отцу. Его тяжелый подбородок дрожал, в карих глазах стояли слезы, и он тихо проговорил — в первый раз с тех пор, как утратил слух:
— Я… люблю… тебя… па-па…
Он произнес это неуверенно, слов почти нельзя было разобрать — но для Сайреса они прозвучали прекрасной музыкой. Он собрал последние силы и заключил Питера в объятия.
Потом Питер встал и вышел из комнаты, не оборачиваясь.
— Господи, я и не знал, что он все же может говорить, — слабый голос Сайреса дрожал от волнения. — Я хотел бы, чтобы он действительно был моим сыном.
— Твоя сестра недаром поручила его тебе, — откликнулась Эмили, растирая руку Сайреса. — Она знала, что делает.
— Правда, папа, — добавила Никки, — мы трое всегда были как одна семья, с тех пор как я себя помню. Для меня Питер всегда был братом.
— Да, — улыбнулся Сайрес, — и вдвоем вы непобедимы. — Он протянул руку и коснулся щеки Никки. — Знаешь, Никки, лучшей дочери, чем ты, и желать нельзя.
— Ах, папочка!
Сайрес подумал, что надо теперь же рассказать ей о золоте, иначе будет поздно, но решил подождать, пока Эмили не уйдет спать. Он не хотел, чтобы кто-то, кроме Никки, знал его тайну.
Успокаивающий травяной настой вскоре подействовал, и Сайрес крепко уснул, как Эмили и надеялась. А ночью снова поднялся ветер и воздух опять наполнился цветочной пыльцой и пылью, губительной для больных легких.